Виктор Фролов __ ВАРФОЛОМЕИЧ
Московский литератор
 № 7 апрель, 2016 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Виктор Фролов
ВАРФОЛОМЕИЧ

     С юных годков пристрастившийся к махорке Варфоломеич не признавал табачных изделий фабричного производства. В середине пятидесятых у него проездом из Казахстана гостевал неделю земляк.  Бывший сельский учитель, с которым они задружились в лагере, позже, в ссылке, приобрётший квалификацию агронома, оставил ему в подарок пакетик мелких, с маковое зёрнышко семян табака с чиликских плантаций. Объяснил, когда высевать на рассаду, как и где высаживать на гряду.
     Привычный к ведению хозяйства, бобыль проявил смекалку и с тех пор, соблюдая полученные от агронома наставления, обеспечивал себя вполне достойным самосадом и даже немного приторговывал им по-соседски. После разгона колхоза эта статья дохода стала совсем не лишней — жил-то Варфоломеич в основном своим наделом да лесным промыслом, в тонкостях которого кумекал, пожалуй, поболее иных именитых.   
     …Сентябрь, принёсший ночные заморозки и открытие сезона охоты, был на исходе. Сегодняшний поход оказался долгим, но удачным. За широкой лесополосой, что в восьми километрах от деревни, Варфоломеич взял большущего русака, которого его сеттер Харт, постоянный спутник и партнёр на охоте, столкнул в густой траве на пологом склоне овражка. К избе вернулись под вечер усталые, но с зайцем.
     Погода стояла ясная, безветренная. Прислонив ружьё к стене, старик устроился на завалинке, лицом к готовившемуся закатиться за перелесок солнцу. Свернув самокрутку, задумался. Пёс улёгся рядом, у ног хозяина и время от времени поднимая голову, пристально глядел на того влюблёнными глазами.
     Из размышлений Варфоломеича вывел гомон приближающихся незнакомых голосов.
     До него донеслись обрывки фраз явно вступивших в перепалку двух молодых людей — мужчины и женщины. Сквозь редкий штакетник забора он разглядел две фигуры, направлявшиеся в его сторону: коротко стриженного, крепкого телосложения мужчину среднего роста в кожаной куртке и миловидную хрупкую женщину в джинсовом платье. Женщина о чём-то просила спутника, едва не плача, но тот решительно, несколько грубовато возражал ей.
     "Городские, не наши! Дачники припозднившиеся, должно!" — подумал старик.  
     Когда чужаки поравнялись с избой Варфоломеича, мужчина грубо схватил спутницу за плечо и с силой дёрнул, повернув её к себе лицом.
     — Экий строгий у тебя мужик, красавица, не забалуешь! — обратил внимание на своё присутствие при чужой семейной ссоре старик.
     — Не "у меня", не мой это мужик, а так себе! — с горечью в голосе отозвалась женщина.
     — Так что ж, выходит, супостат привязался? Может, выручать впору? — Варфоломеич шутя потряс берданкой, а верный Харт насторожился.
     — Ну, ну, поговори у меня, старый, тебя ещё не хватало, — буркнул незнакомец, оглядев поверх загородки щуплого мужичка с реденькой седой бородкой. — Тоже мне, заступничек сыскался! Да если случись чего, и ружьё твоё, дед, не поможет!
     Варфоломеичу жаль было молодку, жуть как захотелось выручить её, сгладить конфликт. Уловив агрессивность настроя чужака, счёл уместным продолжить разговор с ним ровным, слегка заискивающим тоном:
     — Так ты, молодой человек, не кипятись! Я — старичок смирный, да и куда мне с тобой, бугаём, тягаться! Ладошкой ты меня, сморчка старого прихлопнешь, коль до бузы дойдёт. Нешто я и взаправду ружьишком стращать удумал? Будя, отбаловал своё по молодости лет. Так, вроде как палка, под руку попалось.
     — Дедушка, водички не нальёте, пить очень хочется! — попросила женщина своего негаданного избавителя.
     — Отчего не налить? Налью, дочка! Да что вы всё там, за плетнём, обретаетесь? Заходите  к нам. Коли не торопитесь, сейчас и чаёк сварганю, — засуетился старик.
     Спутник женщины так резко распахнул калитку, что пёс от неожиданности вскочил на лапы и завертелся вокруг хозяина.
     — Сидеть, Харт, даун! — одёрнул его Варфоломеич. — Гости у нас, самовар впору ставить.
     Продолжая перебраниваться, но уже без прежнего ожесточения, молодые люди уселись на освобождённое хозяином место, а тот, сопровождаемый псом, скрылся в избе.
     Спустя четверть часа, когда уже смеркалось, старик и его нечаянные гости уселись за стол чаёвничать. Довольный появлением в доме городских, неизбалованный общением Варфоломеич, на правах хозяина начал беседу традиционным вопросом:
     — Издалека ли в нашу глухомань пожаловали, люди добрые?
     — Я в райцентре проживаю, — отозвалась женщина, — а Игорь у нас столичный житель. Из Москвы приехал.
     — Свататься, небось? Это дело! Столичные-то девки неумехи, не в пример нашим.
     — Какая у вас собачка знатная, яркая, колер — точно полировка по красному дереву. Я в краеведческом музее буфет такой видела, — увела от неприятной темы женщина.
     — Дорогой пёс, откуда он у тебя? — как бы нехотя включился в разговор её спутник, до того угрюмо сопевший.
     — Дорогой, не дорогой — сказать не могу. Друг он мне, деньгами такое не измеришь! А подарил мне его щенком один хороший человек. Профессор. Из ваших, столичный. Господь свёл с ним случайно, в поле. На охоте, стало быть. У сестры он остановился, в соседнем селе, пошёл с ружьецом бродить, да малость заплутал в незнакомой местности. Вот тогда и встретились. Темнело уже, а к моей избе путь короче лежал. Сюда и пришли. Перекусили, посумерничали по-стариковски. На другую осень он опять к сеструхе приезжал, меня проведал, да вот Харта и подарил. Сказал, друг, мол, уступил, что щенков заводит. У этого, вишь, какое дело, брачок выявился: круги типа очков вокруг глаз. На выставки там всякие не годится. А мне — не на показ! Пятый годок вместе живём. Умнее, да ласковее существа и не встречал!
     Обсудили пса, после чего, как водится, неспешный разговор перешёл на темы деревенского житья-бытья, забот окрестных обитателей. В тепле уютного мирка старого охотника свара между молодыми людьми как-то сама собой угасла. Только женщина нет-нет да окидывала своего приятеля испытующим взглядом, проверяя: унялся ли?
     Тот, вальяжно устроившись на стуле, больше молчал, оглядывая непривычную обстановку горницы и всем своим умиротворённым видом показывал, что спешить некуда. Наконец, заговорил уже без прежнего задора, решив удовлетворить любопытство старика:
     — Да случайно мы в вашей деревне оказались. Решили подальше от цивилизации погулять. Свернули с шоссе на просёлок, он и привёл сюда. Машину на околице оставили, за разговором не заметили, как всё село прошли.
     — Ох и бойкий же разговорчик-то у вас, люди добрые, сложился! — вставил слово старик.
     Света не зажигали, и вся сумеречная  атмосфера располагала к откровениям.
     — Бойкий, это верно замечено, — усмехнулся Игорь. — А вот рассуди-ка, дед, кто из нас прав, я или Машка, — неожиданно повернул он беседу в другое русло. — Я семьсот вёрст без передыху  из Москвы машину гнал, спешил к любимой женщине, с которой давно не встречались. Приезжаю, и что же вижу? Холодный приём, в глазах отстранённость. А ведь с юных лет чувства друг к другу питаем, точно знаю! Еле-еле уговорил, поехать, прогуляться. Предлагаю вместе жить, так говорит, поздно спохватился! Любому ведь известно, "лучше поздно, чем никогда"!
     — Верно, Игорёк, не безразличен ты мне. Был. С тех самых пор, когда мальчишкой тебя к нам на лето мама твоя, выросшая в нашем городке, привозила. Глаза зажмурю, вижу: как в саду нашем загораем на стареньком одеяле, ты всё за руку меня взять норовишь, а я, радость тая, не противлюсь. Как на реку бежим купаться, да на лодке кататься, — напевный голос Марии наполнился нежной мечтательностью. — Уверена была — встретила близкого человека, всегда теперь рядом будем... А помнишь, как ты старался понравиться мне? Как-то раз гости у нас собрались. Решили на дальний остров плыть, пикник устроить. Погрузились в две шлюпки. Ты, подросток, — в большой, неповоротливой за вёсла уселся, потому что в ней мы с родителями были. Второй, размером меньше, жених моей старшей сестры управлял, взрослый уже парень. Вроде как соревноваться удумали, кто раньше доплывёт. Ты такое упорство проявил, потом обливался, тужился и всё-таки другую лодку обставил. Устал ужасно, но молодцом держался. А второй гребец после всё жаловался в смущении, будто вёсла негодные попались. Как я в тот день гордилась тобой!
     И что же вышло? Не прошёл ты, Игорёк, испытания разлукой. Я — здесь, а ты в своей Москве. Я училась в техникуме, ты в институте. Письма мне писал. Помнишь, в одном даже стишок прислал тобой сочинённый, о том, что никто со мной не сравнится. Потом — как отрезало. Ни слуха, ни духа, ни встреч, ни писем. Узнаю случайно: женился мой суженый! Подцепил в институте кралю, которая, знать, не просто сравнилась со мной, а затмила по всем статьям. Правда, что ли?
     — Да не так всё, не так! — смертная тоска прозвучала в голосе Игоря. — Совершенно случайно в компании подвернулась деваха. Выпили, вышли покурить на лестничную площадку. Потянуло друг к другу, понимаете! Поцеловались. Пошёл провожать. Дальше — больше. Да, сам, дед, знаешь, как это у молодых случается. Попросту говоря, плоть взыграла. А подруге с холодным разумом только того и надо: после нескольких бурных встреч объявила, что продолжение может быть, если поженимся. Как в горячке метался, повёлся.
     Однако полгода не прошло, как понял: не любовь то была, а страсть. Не от Бога, а наоборот. Быстро схлынула напасть. Тошно стало, ушёл в загул, неделями дома не ночевал. Но и от того успокоения не обрёл. Теперь же, спустя время, осмотрелся — никого, кроме Машки, и не любил, оказывается. Пусть не сразу, но собрался ведь, приехал к ней! А она…
     — Собрался, приехал! А, может, кто есть у меня? Что же думаешь, все годы одна жила, милого дружка-изменщика оплакивала, да судьбу свою не сложившуюся!? Где такое видывал?
     — Нет у тебя никого, нет, я точно знаю! Откуда уверенность такая, спросишь? Да от сестры твоей. Как-то в отчаянии написал ей письмо, тебе-то не решился, совестно было. Так, мол, и так, виноват перед Машкой. Знаю, что подлец. Наверное, забыла дружка юности, семья у неё? Ответ получил немногословный. Да и  что с таким аморальным типом обсуждать? Но основное из тех нескольких строк уяснил: одинока ты. Долго не рассуждая, сообщил жене, что расстаёмся, на развод подаю, собрался и к тебе приехал. Знаю, не будет жизни без тебя!  Что, прогонишь?
     — Гнать я тебя, Игорь, не стану. Но ты только не пиратничай, нахрапом не дави на меня. Не могу просто так вот, с маху решиться. Выслушала я тебя, думаю, поняла. Долго, уж очень долго тебя не было. Свыклась я с мыслью, что навсегда расстались, и чуда не ждала. И вот, на тебе, явился, не запылился! Как ни старайся, в те дни нашей юности не вернуться, другими мы стали. И ты, и я. Надо друг к другу присмотреться, чтобы большой ошибки не совершить. Ты уже один раз очертя голову в омут бросился, и что вышло?
     Варфоломеичу, до того не встревавшему в выяснение отношений между молодыми гостями, показалось, что разговор их заходит в тупик. Прокашлявшись, он пришёл им на помощь:
     — Вот ты, Игорь, просил меня рассудить, кто из вас прав. А я так вижу, что оба, но по-своему. Не к случайному человеку ты из Москвы своей поспешал, правда твоя. Первые чувства, они навсегда в душе сохраняются. Однако, жизнь — не забава, за всё платить приходится. Вот и сочти как расплату за своё переметничество то, что Мария, тебя увидев, на шею не кинулась. Себя обиженного ты понимаешь, а женщине каково? Погоди маленько, я так сужу, оттает твоя зазноба, примет тебя. Гляди только, впопыхах дров не наломай! Охолонись. Напор свой для других дел прибереги. Сейчас вон уже темень на дворе. Коли ехать в город вам нужды нет, ночуйте у меня. Ты, мил человек, отправляйся-ка за автомобилем своим, да к избе его от греха подальше и подгони. Места у нас тихие, однако бережёного Бог бережёт. А мы с Машенькой стелиться будем.
     — Спасибо, дед. Наверное, прав ты во всём. С ночлегом обождём немного. Расскажи, давно ты вдовствуешь? Не заметно женской руки в твоём доме.
     — Скажу, коли интерес имеется. История моя простая. Годков-то мне немало — протяну зиму, восемьдесят стукнет. Не вдовый я, бессемейный. Так, видать, было на роду написано.
     — Достойной пары себе не встретил?
     — Эх, Игорёк, в другом дело. Была у меня душа-девица, Валюшей звали. Росла по соседству. Её родня меня с детства женихом прозвала, а мне то в радость было. Верил: отслужу действительную в Красной Армии, поженимся. По новому закону от тридцать шестого года  на службу мне выпадало идти в сороковом, как девятнадцать стукнет. Ан по-другому всё повернулось.
     Обитала в нашей деревне семья Ивана Аверина. Мужик то был серьёзный, крутой. В гражданскую, слыхал, партизанил, много душ загубил. Верно, на стороне "красных" заслуги имел, потому как не тронули, когда в колхоз записаться отказался. Так единоличником и жил. Гордился своим хозяйством, на нас, соседей, свысока глядел, голытьбой да лодырями обзывал. А невдомёк дурьей башке было, что пуп свой рвал, жену да дочерей на работе мордовал только для того, чтобы своих родичей в достатке содержать. Колхозники же, пусть и небогато жили, но всю страну большую кормили. Разница!
     Был у Ивана единственный сынок, младшенький в семье, Борька, ровесник мой. Бобкой мы его кликали. Тот не в отца задался. Работал на земле из-под палки. А по вечерам наденет, бывало, красную рубаху, да под хмельком по деревне с гармошкой — девок на танцульки собирать. Под конец гулянки ту, что посговорчивее, с собой уводил. Многих змей перепортил, а всё неймётся. Наскучили безотказные. Приглянулась Бобке Валюша моя — проходу не давал. Раз до крови мы с ним за неё схватились, но не унялся тать, ещё пуще распалился. И сделал своё чёрное дело. Подстерёг, когда лебёдушка моя одна на реку пошла бельё стирать, напал и ссильничал.
     Не достало силушки Вале беды той пережить. День проплакала в подол матери, а ночью в бане удавилась. Я в те дни на дальнем току работал, домой вечерами не вертался. А как узнал про горе такое, споро прибёг, зарядил картечью берданку и к Бобке. Ни о чём другом думать не мог, как изувечить гада. Сыскал, с ног сбил навзничь, ну и жахнул заряд ему в мотню.
     Знамо дело, судили. Вместо армии в лагерь загремел. А как война с немцем началась, стал на фронт проситься. Знал, что не положено, а руки чесались. И вот осенью сорок второго уважили мою просьбу, отправили в штрафную роту, где солдаты-дезертиры, да сержанты-паникёры позор с себя смывали. Как водится, вскоре ранение получил. В госпитале оклемался, и снова воевать. На этот раз, как искупивший вину, в строевую часть попал. Прошёл с боями до Кёнигсберга, где выбыл из рядов уже совсем, по тяжёлой контузии.
     Вернулся в родные места, где с той поры и пребываю. Валюшу свою до сего дня забыть не могу. Никто мне её не заменит. На фронте память о ней меня сколь раз выручала. Да что там память, сама, чуть что, во сне, как живая, являлась: "Я, — говорит, — Сеня, тебя оберегу, закрою от пули вражьей. Вспоминай меня, когда невмоготу станет, я и приду на выручку!" Для меня день Красной Армии вдвойне праздник. А как же — Валюшины именины! С её именем свой век и доживаю…
     Вскоре молодёжь затихла, а старик зажёг керосиновый фонарь и, стараясь не шуметь, долго ещё колготился в сенях.
     …Наутро по-стариковски рано пробуждавшийся Варфоломеич тихо поднялся с лежанки, чтобы не потревожить сон спящей тут же, в горнице, на кровати, Марии. Вышел во двор. Харт, точно на верёвочке, выскользнул за дверь следом. Игорь, остававшийся на ночь в машине, ссутулясь, в задумчивости курил на завалинке.
     — Здорово, герой! Что, не спится? — приветствовал его старик.
     — Утро доброе, Семён Варфоломеич! Вы правы, совсем не до сна мне сегодня. Спасибо вам за науку. Никогда бы не поверил, расскажи кто, что одна случайная встреча, один ночной разговор так перевернут всё в душе и настроят её на иной лад! Перед Машей ещё повинюсь, докажу ей, в конце концов, что не вертопрах какой. Думаете, поверит, простит?
     — А что ж ей остаётся, Игорёк. Погоди малость, сладитесь! Да, когда поедете, не забудьте тушку с собой захватить. Я зайца давеча ободрал, когда вы угомонились. Пусть Мария сготовит да накормит там тебя обедом по-семейному.