Лев Котюков,
заслуженный работник культуры России,
Лауреат Патриаршей премии имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия,
Секретарь Союза писателей России,
Председатель Правления МОО СП России
ПЕРЕД РОДИНОЙ НЕБЕСНОЙ Геннадий РЯЗАНЦЕВ-СЕДОГИН. "Сила преодоления". Поэтический сборник. Редактор Л.К.КОТЮКОВ. — Коломна: "Серебро Слов", 2016.
«Тихая моя родина!» — искренне и умилённо сказал поэт Николай Рубцов, и эта тихая родина убила его, ибо для Родины, как для чиновника, человек всегда лишний. А вот не тихая Америка приютила современника Рубцова поэта Иосифа Бродского и сорганизовала ему Нобелевскую премию.
Поэтому я ещё раз решительно говорю: "Родина там, где нас нет! То есть в Земле Небесной…" Говорю и слышу свист каменьев, летящих на мою больную седую голову, и голоса, вопящие: "Как смеет такое говорить?! Кто ему дал право так изъясняться? Да кто он такой?! Руки прочь от нашей Родины!"
Ну, насчёт "нашей", это явный перебор. Во-первых, не совсем вашей, а во-вторых, Родина — это не собственность, Родина — это совесть и дар Божий.
И летят каменья мимо меня. И хрипнут злые голоса. И уверен, будь жив Николай Рубцов — он оказался бы на моей стороне, под градом каменьев и брани, как бывал со мной в наши лихие годы литинститутских разборок.
Зачем я об этом пишу, предваряя поэтическую книгу Геннадия Рязанцева-Седогина? Да потому, что он, как русский поэт, как истинно православный, в лучших своих произведениях через слово стремится обрести Родину Небесную, ибо всей полнотой души ощущает, что наша Родина — вечное Небо, что христиане, а не инопланетяне чужды миру, лежащему во зле.
Именно об этом его короткое, но предельно энергоёмкое стихотворение о природе земного и небесного, о судьбе поэта на страшных перекрёстках планетных дорог:
Как страж между двумя мирами
Стоишь, храня слова, поэт…
И, ежедневно умирая,
Ты ищешь правды вечный свет.
Слепа судьба в огне эфира,
И речь твоя сродни мольбе.
Выходит не строка — стихира,
Но, кажется, Спаситель мира
Идёт к тебе, зовёт к Себе…
Этот зов в душе поэта от первой до последней строчки. Этот не слышимый праздному слуху вечный зов полнит неиссякаемой энергией вселенскую духоматерию, не позволяя обратиться в ничто всему истинно живому, обретающему бессмертие по воле Божьей на нашей грешной Земле:
Душа должна привыкнуть к телу,
Затем направиться туда,
Где нет дороги, нет предела,
Где все в бессмертье — навсегда!
Это не декларация. А глубинное состояние души поэта. Но жизнь земная в своем страшном, невыносимом разделении не отпускает поэта на волю. Она дарует иллюзорную свободу бытия в небытии, так называемую свободу выбора, которую осуетившиеся умом принимают за свободу Воли Божьей, ибо истинный идеал человека: "Чтобы воля моя — волей Божьею стала!" Это мои слова, и да простит меня читатель за самоцитирование в предисловии к книге товарища, а вернее, собрата. И посему, дабы
избыть мелкую неловкость, в подкрепление своих слов цитирую самого Геннадия Рязанцева-Седогина:
Всходило солнце в шесть утра.
Сначала освещало раму,
Затем портьеру, часть ковра,
И спящую тихонько маму.
Свет огибал овал плеча,
Изгиб руки, волос колосья…
И яркость первого луча
Делила мир на до и после…
Вот этим невыразимым мироощущением "до и после" пронизаны лучшие строки поэта, пронизано всё его служение Высшим силам как человека и как священника.
Которое уже тысячелетие человечество торопливо мечется в поисках чудесного. Жаждой внезапного чуда живём мы все до самого последнего мгновения бытия земного. И лишь редким натурам дано понять, что чудо давным-давно явлено нам в образе Христа, что чудо — это отсутствие греха.
Человек, победи грех, и душа твоя и ты сам во плоти преобразишься. Но:
Не многим удавался этот путь
На грани выдоха и вздоха:
Без страха в горний мир шагнуть,
И пусть клянёт тебя эпоха.
Там свет сияет ярче тьмы,
Там слышно ангельское пенье,
И Серафимов оперенья
Мерцают, как лучи Луны.
Эти светящиеся серебром строки Геннадия Рязанцева-Седогина дышат преддверием чуда, неистребимой верой в победу Божьего Чуда над злом и неверием во времени и вечности. Именно такие строки возникают от соприкосновения с прекрасным, по воле Божьей, а не в результате унылого, натужного самокопания в тёмных безднах бессознательного, где мнимое выдаёт себя за истинное. К сожалению, Геннадий Рязанцев-Седогин порой поддаётся искусу мнимого, ищет в мировой графомании типа Джойса, Кафки,
Пруста и им подобным ответы на страшные вопросы нашего быто-небытия — и, естественно, остаётся наедине с ничто. Что делать, слаб человек и внушаем. А что касается выше названных как бы писателей, вернее, мнимых величин, то охотно подставляю свою главу под град каменьев, но прежде хочу найти хотя бы с десяток адептов антилитературы, до конца прочитавших "Улисс", "Замок", "В погоне за утраченным временем" и прочее не менее скучное, как унылое, грязное, старое бельё… Уверен, не найдётся
даже пяти адептов, ну а с двумя или тремя я легко справлюсь — и сам закидаю их чем-нибудь неприятным, дабы до конца дней своих обитали в этом неприятном. Поскольку приятное им во вред.
Почему я трачу бумагу и свой запал на отрицание непотребно очевидного? Да просто потому, что наивно надеюсь: авось, хоть кто-то отвратится от пустоты идиотизма пресловутого ничто, прислушается ко мне и обратится к Пушкину, Достоевскому, Лермонтову, Чехову, Бунину, в родовых краях, которого ныне обитает и служит Богу поэт Геннадий Рязанцев-Седогин. Я понимаю, что мой призыв — глас вопиющего в пустыне, но вдруг, даст Господь, он не останется безответным. И, надеюсь, что
уже услышал меня Геннадий Рязанцев-Седогин.
И, дабы не злоупотреблять доверием читателя и красиво закончить своё неловкое, но исключительно честное предисловие к книге "Сила преодоления", хочу вспомнить упорно и намеренно забываемого нынче гениального Владимира Маяковского.
Незаслуженно свергнутый ныне с законного пьедестала, поэт-трибун как бы в пику засилью пресловутого Серебряного века сказал:
Больше поэтов хороших и разных…
К сожалению, с хорошими в наши новейшие времена, увы, напряжёнка. А вот с разными без проблем.
Но, слава Богу, нет и не будет никогда времён последних для поэзии русской. И всё творчество Геннадия Рязанцева-Седогина тому яркое подтверждение, как и его замечательное стихотворение "Поезда детства":
Отгрохотали барабаны,
Промчался скорый на восток,
А мы стояли, мальчуганы,
И нас закручивал поток.
Железный ветер, гул состава
Вдаль уносил сцепной вагон,
И стрелочница тётя Клава
Роняла пепел на перрон.
Мы никогда не успевали
Поймать вагонов точный счёт,
Мы в спорах истину искали,
Был прав, кто был сильней, и вот,
Смотрели мы и тосковали
О жизни… Грезилась она.
О, Боже правый, мы не знали,
Как эта жизнь была трудна!
"И чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд…" — когда-то простодушно обмолвился мой любимый Пастернак. Нет, Борис Леонидович, нет… Истинные стихи никогда не случайны, ибо ничего случайного по воле Божьей не бывает. Настоящая Поэзия есть Божественная неслучайность, не учтённая немощным разумом людским, существующая не во времени, а в вечности. И неслучайна моя встреча с Геннадием Рязанцевым-Седогиным, и мои прерывистые рассуждения о его творчестве неслучайны.
Предваряя книгу своего собрата и, как говорится, отпуская её на волю, с некоторой опаской думаю о многочисленных, увы, увы! недоброжелателях, держащих камень за пазухой и на меня, многогрешного, и на Геннадия Рязанцева-Седогина, но мы оба желаем им добра.
Но помни, держащий на поэта камень за пазухой: этот камень, рано или поздно, но обязательно упадёт на твою злую, смурную голову!
И что сказал, то сказал!