В Бирске белые снега,
в Бирске злющие метели
две последние недели
заметают округа.
Я московский журналист,
меж знакомых популярен,
пусть, никак герой Гагарин,
или признанный артист.
Вот известный репортёр
сел в автобус, словно барин,
ноги вольно распростёр…
В Бирске встретит меня парень,
о котором разговор.
Для спортивного журнала,
нужен нам передовик —
он не много и не мало —
местный тренер-гиревик.
Наш автобус мчит в полях,
густо небо снегом веет…
…Тренер сильных, Алексеев,
встретил нас на костылях.
В детстве от судьбы крутой,
не замкнулся он в квартире,
только в поселковом мире
был в почёте мордобой.
Чтоб была мощнее грудь,
чтобы раскачались плечи,
наплевал он на увечье,
разве в том атлета суть?
Он держался молодцом,
был не щедр на разговоры,
а для тренинга опоры —
костыли залил свинцом.
Что ж, для местной ребятни
с тем Ильёй, так парня звали,
открывался путь к медалям,
и мужали с ним они.
Маленький спортивный зал,
гири, штанги и гантели.
"Тут ребята все при деле", —
с гордость Илья сказал.
Дома чинно пили чай;
от вишнёвого ль варенья
под гитару слаще пенье,
от души и невзначай.
Говорили, не пыля,
лишнего болтать не надо.
А у стула ждали рядом
два тяжёлых костыля.
Мы прощались, как браты,
Крепко обнялись за плечи,
по-мужски, без пышной речи
и без лишней суеты.
В Бирске речка Агидель
под капель проснуться хочет…
Об атлете вышел очерк:
через несколько недель.
— Сколько, — вспоминаю я, —
лет прошло? Однако, двадцать.
Не пора ли повидаться
нам с тобою, друг Илья?
Я отброшу суету,
не возьму работы лишней,
славен Бирск не столько вишней,
сколь беседами в саду.
Мы заварим крепкий чай…
Месяц не пройдёт, встречай!
* * *
Мне приснился бурый медвежонок,
что носился по участку дачи.
Мне так ясно виделось спросонок,
как малыш на мягких лапах скачет.
Он ручной был и такой весёлый,
руку мне лизал самозабвенно,
и собрался дачный весь посёлок
во главе с соседом дядей Геной.
Позабыты были все обиды,
нас за всё в момент простили жёны,
потому что час, наверно, битый
веселил приблудный медвежонок.
А потом, все заняты делами,
разошлись: уже неинтересно.
Медвежонок к бурой своей маме
чесанул в ближайший перелесок.
Сладко будет спать с уютным храпом,
с каждым днём всё прибавляя в росте.
… И во сне, раздвинув ёлок лапы,
я к нему явлюсь однажды в гости.
Я к нему сверну с лесной дороги,
он обрадуется, он — не гордый,
на пеньке, усевшись у берлоги,
он ко мне прижмётся тёплой мордой.
Домострой налаженный нарушу,
пусть жена на мужа не серчает —
в лес уйду искать живую душу —
медвежонок там по мне скучает.
СВЕЧА
В ту ночь обнаружилось: душу лаская,
внутри меня свечка горит восковая.
Она согревала озябшее сердце,
и сердце стучало:
"Согреться, согреться".
И было то сон, или было виденье,
но свечка пылала, даря наслажденье.
Как распорядиться мне
странным сим даром,
внутри меня свечка горит без угара?
И вот, поутру к храму я направляюсь,
поставлю к иконе свечу — и не маюсь:
что вдруг да потухнет,
а я-то в ответе…
Быть может,
единственный я в целом свете,
в ком свечка горит, не давая урона,
быстрее её я поставлю к иконам.
Чтоб те, кто обижены, кто обнищали,
склонившись, тепло на щеке ощущали,
чтоб свечка моя —
вещий сон иль виденье? —
надежду давала на оздоровленье.
Чтоб страх не давил
металлическим лязгом,
чтоб было покончено с моровой язвой.
Чтоб лики святых та свеча освещала,
икона б на наши мольбы отвечала.
И нас утешала
"Всех радость скорбящих"…
И чтоб не редел
строй мужчин настоящих.
Своею свечой поделюсь без ущерба,
индусу отдам, аргентинцу и сербу.
Пусть тоже согреются,
пусть не болеют,
свечу от меня возле сердца имеют.
* * *
Я еду в трамвае, грущу и смеюсь,
и мыслью скольжу, как по древу.
Ни вправо, ни влево с пути не собьюсь,
нет рельсов ни вправо, ни влево…
С маршрутами памяти я обручён,
пока во мне память живая,
и мчится трамвай, всё ему нипочём,
и нет остановки трамвая.
Ах, воспоминанья, от вас не уйти,
родня моя, вечно я с вами,
шагали вы, не выбирая пути,
фронтами, фронтами, фронтами.
И вот, никого не осталось в живых,
но память — святое наследство,
и в душу, и в тело врастаете вы
из детства, из детства, из детства.
И вот остановка, и входят в трамвай
иных поколений ребята.
Глядят на них с неба, ушедшие в рай,
солдаты, солдаты, солдаты.
А ну, посмотрите наверх, мужики,
отбросьте на время смартфоны,
из прошлого вас окликают гудки,
прощанья, раненья, перроны.
Мы — вех твоих строки, великая Русь,
не сдвинуть ни вправо, ни влево…
Я еду в трамвае, грущу и смеюсь,
и мыслью скольжу, как по древу.
Вагоновожатый, ты предупреди,
"конечная" будет, как скоро?
Ни влево, ни вправо, не сбиться с пути,
но всё же, дай время на сборы.