ДЖУЛИЯ
Они жили вместе чуть более года. Его квартира на самом верхнем этаже современного многоэтажного дома не имела перегородок и представляла собой светлое свободное пространство, разделённое на зоны только мебелью. Огромные, почти до пола, окна днём наполняли квартиру солнечным светом, а ночью звёзды тихо смотрели в них сквозь необычные витражи полукруглых фрамуг...
Она попала к нему случайно и неожиданно, приехав в Россию из богатой арабской страны вместе с бизнесменом, дела которого шли более чем успешно и ему нужно было заключить здесь ещё несколько выгодных контрактов. Она всегда сопровождала его в таких поездках на протяжении последних трёх лет, являясь как бы талисманом, обеспечивающим всегда удачные для него сделки.
В тот вечер он проигрался в казино, хорошо выпил и уехал без неё, в то время как она с увлечением наблюдала за игрой на соседних столах. Он сделал это непреднамеренно, и когда вернулся, ему сказали, что она почти сразу выбежала за ним: они даже не успели задержать её. Прождав до самого закрытия заведения, он уехал один. А она, заметив его исчезновение, выскочила на улицу и, не зная куда бежать, бросилась через дорогу, чуть не угодив под машину, помчалась по тротуару в ту сторону,
откуда, как ей казалось, они приехали. Долго бродила по незнакомому городу, попала под дождь, промокла и встала под козырёк какого-то подъезда. Дверь внезапно открылась, и из неё вышел высокий, спортивного вида молодой человек, с растерянной улыбкой взглянувший на неё серыми спокойными глазами.
Она стояла, сжавшись, вся мокрая, дрожащая и её прекрасные глаза смотрели испуганно и печально.
— Ты что, заблудилась? — спросил он. Она вопросительно вскинула брови — языка она не знала. Он с интересом посмотрел на неё. Высокая сухая шея, гордо посаженная голова со впалыми щеками и благородной формы носом с небольшой горбинкой. Глаза, цвета тёмного янтаря, прикрывали длинные ресницы. Цвет волос — необычный: песочно-палевый с редкими чёрными прядями, и казалось, что здесь поработали известные стилисты, хотя на самом деле это был их натуральный цвет. Внешность неординарная,
привлекательная, арабского типа. На шее, похожее на ошейник, ожерелье из жёлто-красного, видимо, дорогого, камня с плоской золотой подвеской, на которой печатными буквами по-английски было выгравировано: "Джулия".
— Джулия! — окликнул он. Глаза резко и широко открылись и внимательно посмотрели на него.
— Ты — Джулия? — снова спросил он. Она опустила глаза и вздохнула. — Поедем ко мне. Ты вся промокла.
Вновь вскинулись брови и глаза посмотрели на него, желая понять то, что он говорил.
— Ты не понимаешь по-русски? — Она опустила голову. — Поедем! — приглашая взмахом руки за собой, повторил он и, подойдя к недалеко стоящей машине, открыл дверь. — Садись!
Она легко забралась на заднее сиденье и затихла там...
Ехали недолго... Вот и дом. Поднявшись на этаж и выходя из лифта, он заметил, что на полу кабины после неё остались капли дождя. Войдя в квартиру, Джулия остановилась и осторожно огляделась. Потом медленно обошла все углы и потаённые места этого роскошного жилища, подошла к камину, который ещё не остыл, и почувствовала, как его тепло ласково согревает её замёрзшее тело. Она вопросительно посмотрела на него, как бы спрашивая: "Можно?" Он улыбнулся, кивнул головой и,
когда она уютно устроилась на диване, стоящем напротив камина, он бережно укрыл её пушистым пледом. Она задремала и уже не слышала, как он включил плазменный телевизор, висящий над камином, с чашкой кофе присел рядом с её головой и стал нежно поглаживать немного мокрые волосы своей новой подруги...
Утром она, отдохнувшая, подошла к нему, ещё спящему в прежней позе на диване, и усевшись перед ним на ковёр, стала молча разглядывать его. Светлые прямые волосы свисали вниз, прикрывая волевое загорелое лицо. По-детски приоткрытые, губы что-то шептали во сне. Крупные, породистые руки с длинными пальцами и красивыми, ухоженными ногтями, говорили о том, что работа этого молодого человека далека от физического труда.
Вдруг он встрепенулся, поднял голову и, открыв глаза, удивлённо уставился на неё. Потом, видимо вспомнив вчерашнее, сказал:
— Джулия.
Она встала и, отвернувшись, подошла к окну. Он посмотрел на часы: 7 ч.30 мин.
— Ну, что ж, пойдём побегаем? — пригласил он её.
Каждый день, несмотря ни на что, он совершал эти пробежки, которые помогли ему справиться с собой, когда два года назад любимая девушка оставила его, и он, впав в депрессию, боролся с нею как большинство мужчин: спиртным, азартными играми и случайными встречами с женщинами. Потом, потеряв престижную работу, он собрался и начал учиться жить снова...
Назад, в банк, его не взяли и он, вспомнив своё детское увлечение музыкой, пережив душевное разочарование, боль расставания, открыл в себе новый дар: стал писать музыку. Ему повезло: его заметили, нашёлся продюсер, быстро "раскрутивший", его и уже множество поэтов были готовы предложить свои стихи для создания песен на его музыку. Но каждое утро он в любую погоду, не давая себе поблажек, совершал пробежки в гордом одиночестве. И, когда к нему пришла известность, желающих
составить ему компанию стало хоть отбавляй и многие надеялись таким образом сойтись с ним и на творческом поприще.
А в то первое их совместное утро он вдруг решил пригласить с собой Джулию. Поманил рукой, она пошла за ним, ещё не понимая, чего он хочет. Выйдя на улицу, посмотрел вверх, улыбнулся, опять призывно махнул ей рукой и побежал. Она, постояв немного, последовала за ним.
Бежали трусцой. Он незаметно поглядывал на неё: не задыхается ли?! Но нет, всё было в порядке. Он чуть прибавил. Джулия не отставала. Бежала как-то легко, казалось, она не касается земли, а парит над ней...
Пробежка закончена. Кофе с печеньем. Но Джулия, почувствовав запах кофе, отвернулась, немного сморщив нос. Он понял: не нравится... Так, понемногу изучая привычки друг друга, они стали жить вместе.
Когда приходило время его возвращения с работы, она безошибочно определяла этот момент. Выглядывала в окна, несколько раз подходила к двери, а услышав шум лифта, замирала перед ней и ждала, когда он войдёт. Вечерами, сидя у камина, он пил, как обычно, кофе, поглаживая её голову, которую она, лёжа на диване, доверчиво клала ему на колени.
Шли дни. Им было хорошо вместе. Однажды он разбирал вещи в шкафу и достал небольшую картонную коробку. Крышка с неё слетела, и Джулия увидела предметы, так дорогие сердцу каждой женщины: косметику и расчёски, пудру и лаки, зажимы и заколки! И духи...
Она почувствовала запах этих духов: пронзительный, загадочный и волнующий. И что-то внутри неё затрепетало и стало тревожно на душе... Он посмотрел на Джулию, быстро закрыл коробку и убрал в шкаф.
Наступила вторая зима, как она жила у него. Выпал снег, который Джулия успела полюбить в прошлую их первую зиму. Вспомнила Новый Год, подарки, ёлку. Она, по-прежнему не зная языка, умудрялась понимать с полуслова всё, что он ей говорил.
В последнее время он почему-то стал приходить домой позже обычного. Джулия очень беспокоилась, но не подавала вида.
Но вот однажды, совсем-совсем перед Новым годом, её вдруг охватило какое-то непонятное волнение. Она ждала его прихода и, не услышав шума лифта, звука ключей в замке, она поняла, что он — за дверью и не один! Запах! Что за запах почувствовала она? Он показался таким знакомым! И Джулия вспомнила: духи! Это те духи, которые были в коробке! Это духи той девушки, которая ушла от него два года назад. Сердце забилось в предчувствии чего-то непоправимого. Но чего?!.
Дверь открылась... Джулия увидела девушку, так похожую на неё: те же волосы, те же глаза серны, длинная шея и тонкий профиль...
"Заходи, Юля, заходи!" — его голос дрожал и незнакомые ранее нотки переливались в нём необычным оттенком нежности. У Джулии всё заныло в груди: даже имя похоже! Она молча отступила, опустив глаза.
— Джулия, ну что ты? Это — Юля. Она тебе понравится! — тихо сказал он. Всё померкло в глазах Джулии. Она была растеряна и взбешена одновременно. Как себя вести, что делать? Она не знала! Ведь он сам привёл её сюда, он — хозяин. Она — гостья. Можно, конечно, расправиться с ней, но понравится ли это ему?!
Он разжёг камин, включил музыку... В обнимку сел с Юлей на диван. Джулия, постояв немного, тихо улеглась как прежде рядом с ним, положив голову ему на колени.
— Не надо, Джулия! — мягко сказал он, нежно погладив её по голове. — Не надо, дай нам побыть одним.
Она медленно поднялась и, неторопливо уйдя на дальнее кресло, устроилась там... Всю ночь она, не шевелясь, провела в нём. Когда утром он окликнул привычно: "Джулия", — приглашая на утреннюю пробежку, теперь уже вместе с Юлей, она нехотя встала и пошла за ними.
Выйдя из подъезда, Джулия помчалась по снегу, легко набирая скорость. Они трусили за ней, улыбаясь друг другу. Джулия ускорила бег, и вдруг они услышали какой-то звон: впереди, ударяясь о покрытый льдом асфальт, раскалываясь и сверкая, разлетались в разные стороны разорванные "бусы" Джулии. А она, ничего не замечая, быстро удалялась от них, будто скользя над землёй, и ветер развевал пряди её чудесных волос.
— Джулия! Джулия! — доносился уже издалека его голос.
Но она не слышала, или не хотела слышать... И Джулии чудилось, что она просто летит над горячими песками своей страны и оранжевое солнце светит прямо в её янтарные глаза. И с каждой секундой ей становилось легче на душе и, отдавшись бегу, она ни о чём не думала и ни о чём не жалела... "Вперёд, только вперёд", — звучало в ушах, и её силуэт неумолимо растворялся в утреннем морозном тумане.
И казалось, что Джулия всё выше и выше поднимается вверх, лишь едва касаясь лапами белых, почти прозрачных облаков. Только со стремительным полётом свободной птицы можно сравнить бег прекрасной, как женщина, афганской борзой...
ЧТО ЕДЯТ ИНДЕЙЦЫ
Компания на даче у нас образовалась с самого раннего детства. Приезжая летом на каникулы, мы всё время проводили вместе. Купались в старом пруду, ловили лягушек, совершали набеги на соседские сады за яблоками, хотя своих было столько, что осенью в урожайные годы все канавы были засыпаны ими: с переработкой на соки (что делали тогда наши бабушки) никто не справлялся.
Мы взрослели, и каждое лето, встречаясь заново, удивлялись изменениям, которые происходили с нами. Детство таяло... Уже были прочитаны "Том Сойер" и "Остров сокровищ", "Вино из одуванчиков" и "Дочь Монтесумы"... Нам открывались новые миры, новые чувства, новые ощущения. Но мы ещё оставались детьми и, в последнее перед отрочеством лето, играли как раньше: увлечённо и самозабвенно.
Мы любили играть в индейцев: разрисовывали себе гуашью лица, придумывали индейские имена: Длинное Копьё, Хитрый Лис, Тигриный Глаз... Строили вигвамы, больше похожие на шалаши. Спорили о том, как они жили, во что одевались.
И однажды, рассуждая о привычках индейцев, кто-то спросил:
— А что они едят?..
Разные примеры приводили ребята, перечисляя меню диких племён! И вдруг раздался тихий голосок:
— А я знаю, что они едят насекомых.
А сказал это Игорёк, мальчик, совсем недавно переехавший в наш посёлок.
Он очень отличался от нас — озорников, выдумщиков и драчунов. Он никогда не ругался, не дрался, не ловил в тёплых лужах головастиков, не курил "трубку мира" из сушёной соломы с примесью лопухов, по первому зову мамы послушно шёл домой... Занимался музыкой, и каждое утро проигрывал на флейте какие-то этюды. Ничем не выделялся и никакими необходимыми для индейца качествами не обладал, но очень хотел, чтобы мы заметили его и приняли в свою компанию
как равного.
Игорёк снова повторил:
— Индейцы едят насекомых...
Все повернулись к нему и замолчали. Он стоял смущённый, в коротеньких шортах, которые были тогда редкостью (мы всё больше носили шаровары), беленькой тенниске и беленьких, новеньких парусиновых тапочках, сжав кулаки от страха за свою смелость.
Мы нагло усмехнулись, и кто-то спросил:
— Откуда знаешь?
— Читал, — пролепетал Игорёк.
— Ну и кого они едят? — спросил Васька, толстый, лысый пацан лет одиннадцати, небрежно выпятив нижнюю губу.
— Всех, кого поймают, — еле слышно сказал Игорёк.
— А чего их ловить — вон их сколько! Только какой дурак будет их есть?! — сплюнув сквозь дырку от выбитого зуба, процедил Санёк, рыжий и косой после падения с дерева мальчишка.
— Правда едят... — прошелестел Игорёк, переминаясь с ноги на ногу.
— Докажи! — крикнул неугомонный, вихрастый и ловкий Юрка. Игорёк покраснел и, с вытянутыми по швам руками, спросил:
— Как?
Тогда Васька вразвалку подошёл к кусту малины, снял с листа здоровенную мохнатую гусеницу, зажал в кулак и, вернувшись к Игорьку, на раскрытой ладони поднёс гусеницу к его носу:
— Жри, если не врёшь! А если врёшь — не ходи больше к нам!
Гусеница, очень красивая, полосатая, выгибалась и ползала по руке, пошевеливая длинными блестящими ворсинками...
— Жри! — повторил Васька. Игорёк сглотнул слюну и вздохнул:
— Как же? Она живая!
— А они как едят? — спросил Васька, приблизив свою свирепую физиономию к побледневшему лицу Игорька.
— Я не знаю, как... Наверное, жарят, — еле слышно ответил Игорёк.
— Врёшь ты всё, правда врёшь! — рявкнул вдруг Санёк, угрожающе приближаясь к Игорьку.
Игорёк двумя пальцами осторожно взял гусеницу, долго смотрел на неё, а потом, широко открыв рот и крепко зажмурив глаза, засунул её почти в самое горло. Плотно зажав губы и надув щёки, Игорёк выпучил глаза.
Все замерли. Только Юрка вдруг бросился к бочке с водой, которая стояла возле дома под водосточной трубой (этой водой поливали огурцы), схватил ржавый ковшик, висевший на ней, зачерпнул воды и, подбежав к Игорьку, поднёс к его губам спасительную влагу. Тот одним глотком осушил его и, не меняя позы, так и застыв, стоял на месте...
Все молчали.
— Открой рот! — приказал Санёк. Игорь открыл.
— Репцы! Он правда сожрал! — восхищённо заорал Санёк. Мы переглянулись.
И вдруг затянувшуюся паузу нарушил басовитый рёв: это Люська, трёхлетняя сестрёнка Васьки, как две капли воды похожая на своего брата, только с мелкими кудряшками вокруг круглого измазанного личика, которая везде таскалась за ним, начала вопить во всё горло. Глядя на неё, заплакал Игорёк. Мы не понимали, в чём дело, пока не вытряхнули из Люськи признание. Она сквозь рыдания выговорила:
— Гусенку зяйка… — что означало: "Жалко гусеницу".
И Игорёк, утерев ладонью глаза, тихо сказал:
— И мне тоже...
За такое геройство он, конечно, был принят в нашу компанию, и не зря. Очень много мы узнали от этого тихого, доброго, интеллигентного мальчика и очень многому у него научились.
Но едят ли индейцы насекомых, я не знаю до сих пор. А вы?