Александр Алиев __ ДУШЕВНЫЕ ВСТРЕЧИ В СТАРОМ ХРАМЕ
 Московский литератор
 №11 июнь, 2017 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Александр Алиев
ДУШЕВНЫЕ ВСТРЕЧИ В СТАРОМ ХРАМЕ

     Прогуливаясь либо проезжая по Москворецкому мосту и любуясь видом Кремля и перспективой реки, невозможно не заметить и стройный шатёр колокольни, доминирующий над всей застройкой противоположной, Софийской набережной. Впрочем, саму церковь видят не многие, а лишь те, кто приблизятся к колокольне и войдут сквозь её арку во двор. Там-то вот и предстанет перед посетителями храм, который существенно старше колокольни.
      
     Самые первые сведения о деревянной церквушке на этом месте относятся к концу XV столетия. В те поры Замоскворечье именовали Заречьем, и через него лежала дорога в Золотую Орду. Разливы регулярно затопляли прибрежную территорию, поэтому жительствовали тут лишь беднейшие люди. Переправа через Москву-реку осуществлялась по наплавному мосту или на лодках. Упомянутую же церковь возвели в честь недавнего покорения Великого Новгорода и освятили в честь Софии, Премудрости Божией, ибо Софийский собор всегда был главной святыней для новгородцев. Таким образом, не последнюю роль сыграл здесь политический аспект.
     Когда в 1493 году очередной сильный пожар уничтожил посад у восточной стены Кремля, вышел указ Великого князю Ивана III о запрещении строительства в ближайшей округе, включая и территорию Заречья. На выгоревшем пространстве возникла площадь, всем известная ныне как Красная, а в Заречье был разбит Новый Государев сад. Позднее сию местность стали называть Садовниками — по возникшей рядом слободе садовников.
     Со второй половины XVII века они стали селиться при самом саде, и именно их иждивением в 1680-х годах поблизости вновь появилась Софийская церковь, уже каменная и пятиглавая. Она в свою очередь несколько раз перестраивалась, расширялась.
      
     Сентябрь рокового 1812-го. "Красный петух" опять с ожесточением гуляет по московским пределам, уничтожая среди прочего целиком деревянные здания по Софийской набережной. Но храм, по счастью, почти не пострадал, и уже в декабре здесь служили благодарственный молебен в честь изгнания из России французов.
     А пожар послужил толчком к постепенной замене окрестной застройки на каменную. Так, в течение 1836–1840 годов одевается в гранит сама набережная, возводится знаменитое "Кокоревское подворье" — большая гостиница, фешенебельные магазины и оптовые склады.
     В здешних номерах часто останавливались знаменитые писатели, художники, композиторы: Л. Н. Толстой, Д. Н. Мамин-Сибиряк, И. Н. Крамской, И. Е. Репин, П. И. Чайковский…
     Что касается Софийского храма, то он был уже несколько тесноват, поэтому в какой-то момент у протоиерея А. Нечаева и церковного старосты С. Котова возникла идея грандиозной перестройки всего комплекса. Они обратились за поддержкой к московскому митрополиту Филарету (Дроздову), и первой "ласточкой" стала новая отдельно стоящая колокольня (1862–1866; архитектор Н. И. Козловский) — нежно-розового цвета, будто кружевная. Весь вид её, стилизованный под XVII век, гармонично перекликается с Кремлёвскими башнями. Во втором ярусе устроили церковь во имя иконы Богоматери "Взыскание погибших", средства на которую пожертвовал обитавший по соседству сахарозаводчик П. И. Харитоненко.
     А если бы осуществился план сооружения нового храма, соответствующего масштабом и обликом колокольне, Софийский комплекс, несомненно, превратился бы в важнейший архитектурный ансамбль Замоскворечья. Но от этого пришлось отказаться: специальная комиссия установила, что здание никак не впишется в узкий, зажатый между Москвой-рекой и Водоотводным каналом, участок. Возмож-ности же его расширения были исчерпаны. Таким образом, размеры колокольни пришли в противоречие с размерами прежней церкви.
      
     Над прихрамовой территорией, как уже упоминалось, регулярно нависала угроза подтопления. Настоящая катастрофа случилась в апреле 1908 года, когда в результате бурных весенних процессов москворецкие воды поднялись на 10 метров. Ликвидация ущерба длилась несколько лет.
     А дальше… Дальше настали суровые атеистические времена. Храм Святой Софии закрыли, всё его имущество конфисковали. Наиболее ценная икона — Владимирской Божией Матери, писанная в 1697 году, — была передана в Третьяковку, где она экспонируется и поныне.
     Только в 60-е годы комплекс поставили под охрану как памятник архитектуры и начали постепенно приводить в порядок. В 1994 году верующим была возвращена надвратная церковь, а на Пасху 2004-го возобновились богослужения в главном храме.
      
     Ремонтные работы внутри Софийской церкви и колокольни идут по сей день, но, в общем и целом, здешняя приходская жизнь вошла в полноценное русло.
     Доброй традицией стали еженедельные вечерние встречи священников с молодёжью, сопровождаемые чаепитием. Частенько гостями здесь становятся люди с богатой, необычной судьбой.
     Так было и в тот майский день, когда центром внимания стала, безусловно, монахиня София (Алексеева по мужу), поделившаяся своими воспоминаниями о первых, самых трудных, годах Великой Отечественной, о военной Москве, о том, что пришлось пережить ей и её семье впоследствии в эвакуации и на оккупированной территории.
      
     Семья Спиридоновых обитала в одном из самых старых московских районов — Симонове, близ полуразрушенного к тому моменту Симонова Успенского монастыря. От обители сохранились только южная стена с тремя башнями и несколько корпусов. На месте же монастырского некрополя сверкал своими конструктивистскими формами новёхонький ДК Автозавода имени Сталина. Правда, память героев Куликовской битвы — монахов Пересвета и Осляби, похороненных в церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Старом Симонове, — была всё же почтена: их именами назвали окрестные переулки.
     Отец Нади (так звали в миру матушку Софию), Фёдор Егорович, участник Советско-Финской войны, служил водителем в пожарной части, великолепно разбирался в технике. Мать, Клавдия Михайловна, работала в столовой. В семье подрастала ещё одна дочка, Галина.
     "Я хорошо помню 22 июня 41-го, — рассказывает матушка, — когда из громкоговорителей на улицах зазвучал голос Юрия Левитана о внезапном нападении нацистской Германии на нашу страну. Практически сразу же начались вражеские авианалёты, и мы вынуждены были периодически спасаться от них. Ходили на ближайшую станцию метро "Автозаводская", которая тогда ещё строилась, сидели либо в вагонах поездов, но чаще, прямо на платформе. Могу, кстати, до сих пор показать колонну, возле которой мы с мамой и сестрёнкой обычно притулялись. А мама всегда надевала мне на спину рюкзачок с самыми необходимыми вещами и с бумажкой, где были записаны моё имя и адрес.
     Потом во дворе дома, где мы жили, вырыли что-то вроде землянки, и люди прятались там. Конечно, мы были ещё слишком малы, чтобы осознавать весь ужас случившегося — ведь мне было только шесть лет, а Гале вообще два годика. Но паника, охватывавшая горожан при бомбёжках, разрушенные здания, огромные волны, поднятые упавшими в реку фугасами, — всё это, безусловно, врезалось в память. Так же как противотанковые ежи на улицах, заклеенные крест-накрест окна, лучи прожекторов, искавшие в небе вражеские самолёты, залпы зенитных орудий…"
     Немцы между тем очень быстро приближались к Москве; Фёдор Егорович уже несколько месяцев находился в частях по обороне города, а супругу его направили на рытьё окопов. В тот момент многих детей решено было эвакуировать в отдалённые детские дома, вплоть до Средней Азии. Чтобы избежать этого, Клавдия Михайловна уехала с дочками к своей матери-крестьянке, в Тульскую область.
      
     Тут-то и начался самый тяжёлый период военного бытия нашей героини. Хотя саму Тулу врагу захватить не удалось, деревня, где поселились Спиридоновы, и ближайшие окрестности оказались заняты немецкими частями…
     "В один из дней поздней осени 41-го довелось мне наблюдать воздушную схватку прямо над нашей деревней. Советскому пилоту удалось поднырнуть под вражеский самолёт и дать длинную пулемётную очередь. Сбитый немец, выпуская шлейф чёрного дыма, рухнул куда-то за лес. Однако и нашему досталось от тарана: он потерял управление и шлёпнулся на брюхо в картофельное поле.
     Ну, народ, конечно, бегом к самолёту. А пилот, увидев это, выбрался из кабины, направил на толпу пистолет и собирался броситься в чащу. Ведь по его сведениям, в этой местности кругом были немцы. Когда всё разъяснилось, председатель колхоза велел всем тщательно замаскировать самолёт (потом его увезли на грузовике советские военные). А лётчик, Сашка, партизанами был переправлен к своим".
      
     Зимою 1942 года гитлеровцев окончательно отогнали от Москвы. Но неожиданно в деревне появился отставший карательный отряд — это были финны, замёрзшие и голодные.
     Надя Спиридонова отлично запомнила их светло-синие шинели, запомнила, как они простреливали автоматными очередями подвалы и чердаки — искали партизан. Один из них, здоровенный вояка, с пулемётными лентами крест-накрест, войдя в избу, велел снимать образа, а затем неожиданно схватил сонную Галю и со словами: "А, сталинская дочка!", стал тащить из ножен тесак. Оцепеневшая от ужаса Клавдия Михайловна чудом успела вырвать ребёнка, а бабушка Варвара тут же вместе с внучками кинулась на улицу. Они добежали до леса и укрылись в Смоленском овраге, где ещё несколько месяцев назад было запрятано колхозниками мясо забитого (дабы не досталось неприятелю) скота. Клавдию же Михайловну финны задержали и несколько дней заставляли готовить себе еду из остатков овощей. Но однажды, обманув часового, ей посчастливилось сбежать и добраться до родных.
     Партизаны укрыли их в какой-то землянке, а потом, к радости, приехал глава семьи, Фёдор Егорович. Ему, как опытному специалисту по технике, доверяли сопровождать платформы с повреждёнными танками и бронемашинами, которые везли ремонтировать на столичный завод "Динамо". Вот он и решил перевезти жену и дочерей в Москву — причём, тайно, ибо реэвакуация тогда ещё была запрещена.
     На санях доехали до железнодорожной станции, а там втихаря забрались в один из двух вагонов-телятников, которые были прицеплены к эшелону с платформами. В пути пришлось пережить ряд авианалётов, однако Бог миловал, всё сошло благополучно, бомба лишь разрушила кусок полотна позади состава.
      
     В Москве между тем жизнь продолжала оставаться тяжёлой. Клавдия Михайловна устроилась работать на фабрику-кухню, параллельно разгружала баржи и худо-бедно подкармливала детей. Приходилось кроме этого что-то продавать, выменивать, а потом они с Надей взялись кроить и вязать рукавицы для снайперов — этим можно было заработать продовольственные карточки.
     Фёдор Егорович ещё некоторое время продолжал трудиться в пожарной охране, а затем его отправили на передовую — на 2-й Белорусский фронт. Через многое довелось ему пройти за рулём своего грузовика — и в плен едва не попал, и ранение получил серьёзное.
     Отлежавшись в госпитале, снова стал в строй и закончил войну сержантом почти у самого Берлина.
      
     "Что и говорить, нашему поколению досталось тогда по полной, — подытожила матушка София. — Но мы, слава Богу, выжили, выучились, нашли достойную работу. Только вот у сестрички моей Гали после того потрясения с финским солдатом начались припадки, она много вообще болела и умерла, к несчастью, довольно молодой".
     …Полтора часа встречи пролетели совершенно незаметно, ибо рассказ монахини слушался на одном дыхании. Ведущий — иерей Игорь Спартесный и прихожане тепло поблагодарили матушку и пригласили непременно прийти опять. Будем надеяться, что такая встреча вскоре состоится — тем более что у матушки много чего ещё есть поведать.