Николай Шмагин __ ДЕМБЕЛЬ
 Московский литератор
 №23 декабрь, 2017 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Николай Шмагин
ДЕМБЕЛЬ
     
Снег поскрипывал под сапогами, был декабрь, морозно. Поправив шапку и подхватив чемоданчик, он быстро дошёл вдоль железнодорожных путей, не выходя в город, до родного подгорья, спустился по переулку и открыл знакомую до каждого сучка калитку во двор их дома. Распахнув дверь, он появился на пороге кухоньки, где хлопотала у печки бабушка. Увидев внука, она выронила из рук ухват, и всплеснула руками:
     — Аба, Коконька мой приехал, радость-то какая. А я жду тебя каждый божий день, когда же это мой солдатик дорогой со службы вернётся…
     Говоря всё это, она приникла к внуку, с любовью оглядывая его и помогая снять шинель, повесила шапку на крючок, поставила чемоданчик на табуретку. В печи горел огонь, бабушка стряпала. Иван вспомнил, почему к нему прилипло это прозвище: Кока.    
     Когда родился братик Вовка, он стал его крёстным, вместе с тёткой Лидой, которая и ему тоже приходилась крёстной. Вместе с матерью и бабушкой они  крестили в церкви младенца, священник окунал его в купель и осенял крестным знамением.
     С тех пор и повелось: Коконька да Коконька.
     Кока — это и означает — крёстный отец.   
     Как-то пацаны на улице услышали, как его зовёт бабушка, и стали его сначала дразнить Кокой, а потом просто звать, как по имени. Привыкли. Только Васька, его лучший друг, по-прежнему звал Ваньку по имени, уважая его чувства.
     — Счас оладушков напеку, чайку с дороги попьёшь, отдохнёшь, а ужо и отметим твой приезд. Чай, насовсем отпустили-то, Коконька, чай, намучался, поди, в армии-то?
     — Ничего, бабаня, теперь шабаш. Дембель настал. Буду жить у тебя, не прогонишь?
     — Ты што это такое буровишь? Радость-то какая для меня, старой. Мать-то твоя с Вовкой и мужем новым, Лёвой, как уехали из Алатыря в Мурманск, отец твой и запил по-чёрному. Хотя он и раньше водку хлестал, как воду. Дома-то у него рази можно находиться? Грязно, да и сам к вину пристрастишься. Дак я ведь тебе рассказывала об этом, когда ты в отпуск приезжал. А ты молодой, работать надо да семьёй обзаводиться.
     — Подожду ещё насчёт семьи, погуляю после армии. Только один хомут скинул, на другой менять не буду.    
     — И то ладно, оно не к спеху, — согласилась с ним бабушка, подкладывая блинцов и радостно наблюдая, как внук завтракает. Как раньше, в детстве. Ивану тоже было приятно сидеть в доме, где он родился и вырос, слушать свою бабулю.
     — Я ведь квартирантов к себе пустила, двух женщин. Они на релейном заводе работают, в сборочном цехе. Много зарабатывают. После смены придут, познакомишься. Младшенькая, Анюта, особо хороша, чем не невеста? Они мне дальней роднёй приходятся, из села моего родного, где я родилась, из Чуварлей, — рассказывала бабушка, с опаской поглядывая на внука, не осерчает ли он на неё за это.
     Но Ивану всё было нипочём. Женский пол же, особенно молодой, для солдата, вернувшегося со службы, был очень даже необходим.
     — Ничего, пускай живут, у нас места много.
     — Вот и хорошо, вот и ладно, — радовалась бабушка достигнутому консенсусу…
      
     Возле военкомата он познакомился с таким же дембелем, как и сам. Оба пришли вставать на учёт, отслужив в Советской армии положенный им срок.
     Колька, уже в штатском, курил неподалёку от входа, с усмешкой наблюдая за торопившемся к дверям парне в дембельском прикиде: красный подворотничок в целлофане с белым кантом поверху, новая шинель, шапка, яловые сапоги вместо кирзовых, всё кричало о том, что идёт дембель.
     — Что, тоже на учёт вставать прибыл? — кивнул Колька на дверь, и протянул ему пачку сигарет "Прима". — Закуривай, успеем ещё. Где лямку тянул?
     — Под Москвой, в ПВО.
     — Ванька служит в ПВО, морда — во, и жопа — во! — необидчиво захохотал Колька,  и Иван тоже улыбнулся в ответ: — Сначала надо к военкому, у меня время назначено.
     — Так у меня тоже назначено, — спохватился Колька, — погнали, потом покурим. А я в морской пехоте служил, в Калининграде…
     Малое время спустя, двери военкомата вновь распахнулись и выпустили бывших солдат на волю. Посмотрев дружно на проставленные в военных билетах штампики и вспомнив наставления от военкома, они облегчённо вздохнули. Вот она, воля вольная, беги куда хочешь, делай, что взбредёт в голову уже не как дембеля, а как обычные штатские ребята. И никаких нарядов вне очереди.
     — Так мы ещё не знакомы, — спохватился вдруг Колька, и протянул товарищу руку: — Николай, что по-гречески означает "победитель народов".
     — Иван, — крепко пожал протянутую руку Ванька. И они оба дружно расхохотались, вспомнив рассказанную недавно прибаутку, и Колька удивился совпадению, покрутив головой. Так они познакомились, и сразу подружились.  
     — Побежали ко мне, мы с матерью возле ДК живём. Она нам картошечки наварит, с майонезом. Пообедаем.
     — С майонезом? — удивился Иван незнакомому слову. — Это что, почему не знаю?
     — Попробуешь, за уши не оттащишь, — хохотнул Николай, ценивший юмор. Он и сам любил пошутить, к месту и не к месту, какая разница. Лишь бы было весело.
     — Да, ты-то вот знаешь, и я должен знать, — продолжал Иван цитировать строки из любимого фильма "Чапаев", и они быстрым шагом, хохоча, направились в гости к Николаю.
     — Ты-то где проживаешь? — Николаю было интересно знать про нового друга всё.
     — В подгорье, у бабули. Да я только вчера приехал. У неё две квартирантки из Чуварлей комнату снимают, бабёнки хоть куда. Вчера вечером отметили мой приезд, дерябнули водочки, я одну из них, постарше которая, успел в сенях потискать, она не против была. Хочешь, познакомлю?
     — Найдём и получше, городских. На танцы сходим, и всё будет в ажуре, — Николай мыслил шире на этот счёт, и Иван не возражал.
     Николай с матерью проживали в первом из двух деревянных бараков, находившихся сразу же за Домом Культуры. Они вошли в общий коридор, заставленный разной рухлядью, пробрались к нужной двери и очутились в узкой маленькой комнате, похожей на пенал. У окна стоял стол, стулья, отделяя кровать с одной стороны комнатки, от диванчика с другой.
     Их встретила маленькая пожилая женщина с доброй улыбкой. Она и Николай были удивительно похожи, как две капли воды.
     — Мама, это мой армейский кореш, Иван, — чмокнул её в щёку сын, присев у стола. Иван, озираясь, устроился рядом с ним.  
     — Обед готов? А то жрать охота, сил нет, — сказал Николай и шепнул Ивану: — Зови её тётя Настя, она любит, чтобы её так величали.
     — Несу, дважды уже разогревала, всё жду-пожду, никак не дождусь, — улыбнулась Ивану Колькина мать, оказавшаяся шустрой и весёлой женщиной. Вскоре друзья с аппетитом уплетали картошку с майонезом, пили чай с вареньем.
     — Ну, как майонез, понравился? Мать у нас в майонезном цехе работает, так что мы им обеспечены. Ешь, не стесняйся, — щедро угощал друга Николай.
     Взяв с диванчика гитару, он ударил по струнам и запел по-английски, лихо отбивая ритмы, аккомпанируя себе, и виртуозно исполняя соло при проигрыше. Ванька любил песни ливерпульской четвёрки, хотя слышал их редко, это ещё более сблизило ребят.  
     — На, сыграни, — протянул ему гитару друг.
     — Да не умею я, — с сожалением констатировал Иван.
     — Хочешь, я тебя научу играть, в два счёта. Вот, смотри. Это так просто, — и он показал, как надо отбивать ритмы.
     Иван попробовал, вроде бы получается. Удивился. Обрадовался.
     — Да ты у меня скоро на ритм-гитаре будешь бацать, а я соло вести, — воодушевился Николай, радуясь способностям друга, — ещё бас-гитариста найдём, и ансамбль создадим, все девки наши будут.
     — На работу надо устраиваться, — охладил его пыл Иван, — без денег особо не разгуляешься.
     — Это точно, — приуныл  Николай. — Куда вот только.
     — Пошли, моего отца навестим, — Иван придумал, как им устроиться на работу. — Потом к дядьям моим сходим. У дяди Мити жена на релейном заводе в отделе кадров работает. Она ещё до армии меня туда устраивала. Слесарем.
     — Это другой коленкор. Ну, ты и голова, соображаешь! — восхитился Николай, вскакивая со стула. — Мама, мы насчёт работы сбегаем.
     — Бегите-бегите, дай бог вам удачи.
     Алатырь — городок маленький, автобусы ходят редко, к тому же они всегда переполнены народом, и многие ходят пешком, благо во все концы можно дойти за полчаса. В больших городах говорят: поехали, а в Алатыре — побежали.  
     И друзья побежали к Ванькиному отцу, на  Сурско-Набережную улицу. С обрыва, ведущего в родное подгорье, далеко вокруг было видно, как внизу простирались улочки и переулки, дома, сады и огороды, спускающиеся к самой Суре.
      
     Отец был дома. Трезвый, оттого грустный, но встретил их радушно.    — Привет, садитесь вон там, — показал он на большой диван-кровать, за которым на стене висел красивый дорогой ковёр. Посреди комнаты — круглый стол, стулья вокруг. Над столом красовалась причудливой формы люстра. Платяной шкаф сверкал полировкой. Обои новые, на полу тоже ковёр.
     — Ого, Иван, отец у тебя богато проживает, — отметил Николай, усаживаясь на диване. В карманах у него звякнуло, и отец оценил этот звук улыбкой.
     — Давно из армии прибыл? Что же к отцу сразу не пришёл, сын называется. Как-никак я твой отец, и это твой дом, — обвёл он широким жестом комнату. — Небось, бабка твоя напела про меня всякого.
     — Да нет, просто у неё решил пока пожить. На работу надо устраиваться, мани-мани зарабатывать, — друзья засмеялись, и отец тоже. В Алатыре любили пошутить, и отец не был исключением. Прокашлялся.
     — Надо бы отметить ваш дембель. Я фронтовик, знаю, каково лямку в армии тянуть. Друг твой тоже отслужил? Будем знакомы.
     Николай вскочил и с почтением пожал протянутую ему длань фронтовика и художника, снова звякнув карманами.
     — Николай, — белозубо заулыбался он, выхватывая из карманов две бутылки водки. Иван тоже вытащил бутылку вина и четыре пива. Свёртки с закуской.
     — Вот это по-нашему, ёк-макарок, — обрадовался отец, — с этого и надо было начинать. А то я на мели сижу. Пошли, дерябнем.
     Они вышли на кухоньку: это была пристройка — засыпушка, сработанная отцовыми руками, когда Иван был ещё совсем пацаном. К стенам кнопками были прикреплены иллюстрации художников-передвижников, что создавало определённый уют и говорило о склонности хозяина к творчеству. Печка разделяла комнату с кухней.
     На столе у окна появилась нехитрая закуска: колбаса, хлеб, килька в томате и просто развесная, в кульке. В центре возвысилась батарея спиртного. Звякнув стаканами, они выпили со встречей, и Иван был счастлив, сидя в родном доме с отцом и другом. Что может быть лучше и дороже этого?
     — Горчички хотите? — отец достал с полки старую засохшую горчицу. — Сойдёт за третий сорт, налетайте. — Все засмеялись. Вскоре стол опустел, и друзья засобирались в путь-дорогу, дел у них было много впереди.  Надо торопиться.
     — Отец, мы к дядьям сбегаем. Пусть дядя Митя свою жену попросит, нас на релейный завод устроить. Было бы неплохо.
     — Бегите, я тоже скоро подгребу, дела у меня есть неотложные, — кивнул отец, собирая опустевшие бутылки в авоську. Друзья понимающе переглянулись и, быстро одевшись, выбежали на улицу.
     — Отец у тебя мировой мужик, — уважительно сообщил Николай другу. Тот кивнул в ответ, совсем как его отец недавно. — А мать где же?
     — Она с новым мужем и братом Вовкой в Мурманске теперь живёт. Бусоргин, может, знаешь? Учитель физкультуры.
     — Да знаю я его. Выпивоха ещё тот, у него жена от рака умерла, тоже училка была.
     Они пересекли центральную улицу Ленина и вышли на Стрелецкую. С первого класса Иван ходил этим маршрутом в школу.
     — Я здесь учился, — кивнул он на школьное одноэтажное зданьице в глубине двора, — целых четыре класса, потом нас в главное здание перевели, на Комсомольской.
     — А тут мой папашка живёт с новой семьёй, — показал Николай на прочный деревянный дом рядом со школой. — А вон там, на углу напротив, сестрица моя двоюродная, Валька, гнездится. Надо познакомить тебя с ней. Красивая девка, хоть и оторва. Если бы не сестра мне, сам бы приударил за ней, — заржал Николай, по-приятельски похлопывая Ивана по плечу.
     Друзья почти бегом спускались по уклону Комсомольской улицы к станции, не доходя до которой квартала два проживали Ванькины дядья. И этот маршрут был ему так же знаком: сколько раз он ездил на велике к ним в гости.
      
     Они поднЯлись на второй этаж по крутой скрипучей лестнице, и оказались в квартире, где за круглым столом  у окошек расположилась компания мужиков, сражающихся в шахматы на деньги: по рублю за выигрыш.
     Баталия была в самом разгаре.
     — А, Ваня, проходите, — первым увидел их дядя Юра, он был в просторной вельветовой куртке, скрывающей горбы на груди и спине. Они сдавливали его, и дяде было тяжело дышать, как рыбе, выброшенной на берег. Но он не сдавался, был весел и всегда смеялся громче всех, так как был ещё и глуховат.
     Иван с Николаем присели на диван, и оттуда наблюдали за ходом игры.
     — Тебе шах и мат! — дядя Митя убрал с доски королеву противника, и водрузил на её место свою, рядом с чужим королём. Все облегчённо выдохнули. Игра им понравилась.
     — Ну, ты и мастер на выдумки, Димитрий. Как ловко подкрался к его королю, я и не заметил, — восхитился один из зрителей, Виктор, усмехаясь хитрым лицом. — Всё, гони рубль и вылазь из-за стола, — хлопнул он по спине красного от переживаний здоровяка.
     — Да, Слон, проигрался ты в пух и прах, похудел на рубль, — подзуживали остальные, наблюдая, как тот  нехотя положил на стол мятый рубль.
     — Ничего, в другой раз отыграюсь, — тряхнул он упрямой головой и встал, едва не достав до потолка. Слон, одним словом.
     — Теперь ты садись, твоя очередь, — предложили Виктору. — Да готовь рупь, Митя вчера весь вечер партии по книжке Кереса разбирал.
     — Нашли дурака, — хохотнул Виктор. — Митя за рубль удавится, но не проиграет. Сами садитесь, а мы посмотрим пока, поучимся…
     Николаю невтерпёж бездельем маяться.
     — Ладно, посидели, пора и честь знать. Побежали в парикмахерскую, там нас Машка Стародумова ждёт, я с ней договорился. Покрасит нас басмой в чёрный цвет, будет полный улёт, — шепнул Николай Ивану, и тот кивнул, вставая с дивана:
     — Мы пошли, прогуляемся, — сообщил он дядьям, и те тоже кивнули ему, не возражая. Дядя Юра похлопал по радиоле, стоящей у окна на тумбочке:
     — Заходите после, пластинки покрутим, а сейчас сами видите, матч века идёт!..
      
     ДрузьЯ мчались вверх по улице, к парикмахерской, которая находилась в самом центре города, напротив кинотеатра "АРС" и Горсада. Сколько любимых фильмов посмотрел Иван в этом кинотеатре, не перечесть.
     — Как раз перед Новым Годом и покрасимся, пофорсим перед тёлками.
     — И в ДК, на танцы пойдём, — мечтал Иван, поспешая за своим резвым другом.
     — Точно. Я там такой концерт выдам, все девки наши будут, — Николай был более конкретен, и подмигнул другу плутоватым глазом: — Эх, хороша Машка! Хочешь попробовать, мигом устрою. Не пожалеешь!
     — Дак, она же со Славкой Фурманиным живёт, вдруг он узнает! Неудобно.
     — Не узнает, ему лишь бы литр вина выхлебать, да поорать на всю улицу, — хохотнул Николай с брезгливой миной. — А мы в это время его Машутку потискаем, не дадим бабе пропасть.
     Друзья взбежали на  крыльцо и распахнули двери парикмахерской:
     — А вот и мы. Машуля, ну-ка сделай из нас брунетов. Помнишь, обещала вчера?
     Увидев ребят, полная, молодящаяся парикмахерша с пышной причёской радушно заулыбалась: — Садитесь пока. Сейчас освобожусь, и за вас примусь, — посулила она, продолжая ловко манипулировать расчёской и ножницами.
     Машка Стародумова была весела и энергична. Мужики так и льнули к ней, словно мухи на мёд. Бабы же терпеть её не могли и за глаза какими только непотребными словами, самыми пристойными из которых были: слаба на передок.
     Спустя некоторое время, они уже шагали брюнетами по центру города, и знакомые удивлённо оглядывались на них: гуляют ребята после армии, выкаблучиваются. А ребята тем временем сбегали к Ивану домой, похлебали кислых щец, поели варёной картошки с огурцами, попили чайку с сахаром, передохнули малость, потрепались о том, о сём, и снова в путь — гулять, так гулять. На то она и свобода!