Если бы да кабы… Больничная палата в терапевтическом отделении, куда меня определили, — как раз напротив холла. В палате я один, моя койка возле двери, и я хорошо слышал, о чём беседовали две пожилые санитарки, присевшие передохнуть от напряжённой дневной суеты на диван возле стола дежурной.
Разговаривали о детях. На темы вечные, истрёпанные. Мол, дети забывают позвонить, редко наведываются, хотя и живут почти рядом. Автобусом — не более получаса езды, а маршруткой — и того меньше. А если нежданно и посетят родительский очаг, то долго не задерживаются. Ссылаются на неотложные дела, на бесчисленные проблемы.
— Потом, когда помрём, быть может, спохватятся и пожалеют нас, да поздно будет, — произнесла с огорчением одна из женщин.
— А может, мы сами такими были? — вздохнула в ответ другая. — Не раз обижали родителей, а сами просто не замечали этого за своими заботами. Мы не замечали, а родители нас не попрекали, только печалились да дожидались от нас участия и сердечности. Вот вернуть бы время! Взгляда бы с родителей не сводила, день и ночь лаской их одаривала!
Женщины помолчали, потом поднялись с дивана и разошлись по своим рабочим местам.
Я достал из тумбочки общую тетрадь в потёртом переплёте, стал её перелистывать.
Дневниковые записи принадлежали моей старшей сестре Фросе, которая проживала за тысячи километров от меня, умерла в прошлом году. Мы виделись редко, общались письмами и по скайпу.
Смерть Фроси не была для меня неожиданностью: она тяжело болела. Однако ни разу не пожаловалась на жизнь, сообщала, что окружена заботой. Особенно тепло отзывалась о дочери Марусе и внучке. Маруся со своей семьёй жила на одной улице с мамой, и я не сомневался, что моя сестра Фрося обласкана вниманием родных и близких людей.
Откуда у меня общая тетрадь? Её мне прислала Маруся, вложив в посылку между книгами по здоровью, которыми я снабжал сестру, надеясь, что она воспользуется советами знаменитых лекарей и ещё на долгие годы поддержит своё здоровье.
Понятно: книги Маруся решила мне возвратить. Но зачем прислала мне тетрадь с личными записями Фроси? На память о сестре? Возможно. Дневниковые записи, как ничто другое, раскрывают внутреннюю сущность человека, решившего, как на исповеди, выложить на бумагу свои мысли и чувства, рассказать о своих радостях и огорчениях.
Фрося вела записи нерегулярно, но тетрадь была почти заполнена. С кем, в котором часу и о чём разговаривала по телефону, кто заходил в гости, какой интересный фильм посмотрела по телевизору, десятки рецептов, описания лекарств — это и многое другое можно было найти на исписанных мелким почерком страницах.
Среди обилия разнообразной информации, криком души, набатом, звучали слова отчаяния, в которые мне не хотелось верить. Сестра меня уверяла, что изнежена родными, а тут, в тетради, писала совершенно обратное: "Плохо себя чувствую. Целый день прождала дочь. Обещала, что с утра зайдёт, но так и не зашла. Не могу к ней дозвониться. И у внучки телефон отключён. Неужели у них самих что-то случилось?"
На следующей странице: "Сама позвонила дочери, не удержалась… И получила на орехи: мол, потревожила поздно, хотя на часах 22.30. Понятно, устала, но зачем на мне злость срывать? Очень досадно".
Через несколько страниц: "Внучку не видела более недели. Скучаю по ней. На звонки отвечает, что занята. И чем там занята? И зачем ей купили смартфон? Даже ко мне придёт — не до общения, уткнётся в телефон да на кнопки нажимает".
Чуть далее: "Позвонила дочери, но опять не вовремя. А мне очень плохо, таблетки не могу найти. Как ей теперь звонить? Боюсь. Ой, как стыдно, что болею и нуждаюсь в помощи!"
Я горько вздохнул и захлопнул тетрадь. Ах, милая Фрося!.. И зачем ты уехала далеко от родительского дома? Знал бы я, что тебе плохо! Я бы писал тебе чаще. Я бы общался с тобой по скайпу каждый вечер. Да и съездить к тебе раз в год во время отпуска — не было бы для меня затруднительно. Почему мы, люди, начинаем дорожить кем-то или чем-то, когда потеряем кого-то или что-то?
Я вспомнил родителей. А уделял ли я им достаточно внимания? Так хочется встретиться с ними, поговорить, поделиться радостями, получить совет, но родителей уже нет в живых. Смотрят они на меня с любовью и ободряюще с фотографий в альбоме… Однажды, в детстве, мама попросила меня прополоть грядки в огороде, но мне очень хотелось поиграть с ребятами. И я убежал на улицу. Потом мне совестно было посмотреть маме в глаза. Я до сих пор не могу простить себе тот проступок. Пустячный
случай, казалось бы, так нет — осадок на душе на всю жизнь.
В больничном коридоре послышались знакомые шаги, и в палату ко мне зашли жена и внучка Танюшка.
Когда я отведал их угощений, жена покосилась на тетрадку в потёртом переплёте.
— Звонила Маруся, — сказала. — Плачет по матери… Я не могла её успокоить, сама разрыдалась. Жалко Фросю, замечательная она была… С Марусей так и не поговорили. Только плакала да причитала: "Если бы мама была жива, я бы для неё…" Грустно…
От двери послышалось:
— Если бы да кабы во рту выросли грибы, тогда бы был не рот, а целый огород.
— Танюша! — взорвался я, уставившись на внучку, которая, кружась по палате в известном только ей танце, невозмутимо напевала, как мне показалось, обидную и нелепую песенку.
Жена успокоила меня:
— Ребёнок ещё… Подурачится и перестанет… — и добавила: — Я заберу тетрадь домой, чтобы ты меньше тревожился… Мне стыдно за Марусю. И потому, что с дневниками матери легко рассталась. И потому, что не удосужилась их прочитать… Я бы так поступить не смогла…
— Не читала, — согласился я с женой. — Иначе, зная содержание записей, не прислала бы нам тетрадь…
Через несколько дней я поправил здоровье и выписался из больницы.
Подошёл к дому, а навстречу внучка со слезами на глазах.
— Малыш пропал, — заявила. — Совсем пропал…
Оказывается, пёс куда-то исчез ещё два дня назад, но мне об этом не говорили — боялись, что расстроюсь, а это на здоровье скажется.
С Танюшкой я обошёл все ближайшие улицы, расспрашивая прохожих. Заглянули в парк и на рынок. Окликая собаку, облазили все кусты вдоль ручья за нашим огородом. Когда-то Малыш уже пропадал, и я случайно наткнулся на него именно здесь, в лозняке. Он безмолвно лежал, положив голову на передние лапы, и едва переводил дух. Заметив меня, только вильнул хвостом, в глазах были тоска и печаль.
Я дважды приносил его домой, но каждый раз, отказываясь от воды и пищи, он, как только я отвлекался по своим делам, возвращался обратно. Помню, долго сидел рядом с ним и плакал, не зная, чем ему помочь. Но к радости всей семьи наш любимец вскоре поправился и уже через два дня звонко лаял на надоедливую сороку во дворе.
— Хоть бы Малыш был жив! — повторяла Танюшка, когда мы возвращались после напрасных поисков, когда за ужином делились своими предположениями. Мне почему-то казалось, что он опять позарился на лакомый с виду, но напичканный отравой, кусок мяса. Жена посчитала, что Малыш попал под одну из машин, которые прожогом носятся по улицам. И лишь Танюшка надеялась, что пёс или заблудился, или где-то загулял с собратьями, и обязательно вернётся. Наш безобидный пёс не представлял никакой
опасности, а потому мы не держали его на привязи, предоставив ему полную свободу.
— Бабушка, можно, я не буду есть сосиску, а оставлю её Малышу? — попросила Танюшка.
— Ешь, внученька… Я не пожалею ему и две сосиски. Самые большие, самые жирные…
— А я сделаю ему на зиму новую будку, — не удержался я. — Просторную, утеплённую… Был бы он жив!..
Малыш объявился через два дня. Где он был, какая история с ним приключилась — мы, конечно, не смогли выяснить. Да и совсем не об этом мой рассказ.
Мы увидели пса возле нашего дома, когда возвращались из магазина с покупками.
Малыш с радостным визгом бросился к нам.
— Нашёлся! — Танюшка, раскинув руки для объятий, кинулась к Малышу. Но пёс увильнул в сторону и опрометью бросился к хозяйке. Та поставила сумку на землю, чтобы протянуть руки, но Малыш увернулся от неё и ринулся ко мне. Я попытался схватить его, но он и от меня уклонился и вновь рванулся к Танюшке. Пёс растерялся, не зная, кому же первому отдать предпочтение! Как он нам радовался! Как он по нам соскучился!..
Мы подошли к калитке.
Кто-то позвонил по сотовому Танюшке.
— Ой, Малыш, погоди, — она отстранила от себя собаку. — Да, Даша, я дома, — закричала подружке. — Приходи!.. Я прямо сейчас достану прибор для плетения, — внучка, опередив меня, забежала во двор и заскочила на крыльцо.
— Дедушка, открывай дверь скорее!.. У тебя ключи?..
— Уймись, Малыш! Уймись! — цыкнул я на пса. — Тебе нельзя в дом! — и схватился за голову. — Да как же я забыл, что сегодня футбол по телевизору?! Неужели матч уже начался?..
Наступил вечер. Я не находил себе места, досадуя, что проиграла любимая команда. Жена готовила ужин на кухне. Танюшка пошла проводить подружку.
— Дедушка! Бабушка! — прибежала она с улицы всполошенная. — Малыш опять пропал! Нигде нет…
— Да куда он денется? — отмахнулся я. — Крепко уснул от усталости, вот и не отзывается...
— Он обиделся на нас, — обронила девочка.
— За что? Не выдумывай, — усмехнулся я.
И вдруг, словно током меня прошибло! Да как же так! Когда Малыша искали, то крепко печалились, без конца твердили, что если вернётся, гораздо лучше будем к нему относиться… А сами вот, занялись своими делами, а про обещания и позабыли. Если бы да кабы…
Лекарство от страха Ко мне на две недели привезли шестилетнюю внучку. Жил я один, а потому сразу почувствовал праздник. Мы сходили в ближайшую рощицу за грибами, поплавали на лодке и порыбачили, а потом взяли в библиотеке хорошие книжки с картинками.
Поздним вечером, когда укладывались спать, внученька высунула нос из-под одеяла и встревожено спросила:
— Дедушка, а ты дверь закрыл на засов?
— Спи, — успокоил я девочку. — Ничего страшного не случится.
— А вдруг?.. Вот в нашем доме, в городе, грабители залезли ночью в соседскую квартиру… Страшно как!..
Я погладил внучку по головке, улыбнулся.
— Ты, правда, не боишься? — вытаращилась она на меня. — Мы же крепко уснём, и не услышим, как кто-то зайдёт…
— Пусть только попробует! Такой каши отведает!..
Девочка прыснула в кулачки.
— И ничуточки не страшно? — удивилась она.
— Не страшно, — я поправил на ней одеяло. — Ты же со мной…
— Де-душ-ка, — девочка вскинула бровки. — Я же совсем ещё маленькая…
— Ну, и что? — ответил я. — Мало ли что маленькая…
— Ты шутишь?..
— Ни капельки…
И я рассказал девочке историю, которая случилась со мной давным-давно, когда я только начал учиться в школе.
— Я жил с мамой в одном селе, а наша бабушка — в другом, соседнем. Наши сёла разделяли два ручья, между которыми расстилался широченный луг.
— И вы ходили в гости друг к другу?
— Да, очень часто…
— Ты, конечно, собирал бабушке букетик цветов…
— Нет, внученька, на том лугу цветы не росли…
— Почему? Не может быть!..
— Луг заболотился, зарос лозняком. Нам приходилось шагать по тропке, которая петляла между кустов… А в дождливую погоду там только в сапогах и можно было пройти — по лужам и грязи…
— Мрачное место, — передёрнулась внучка. — Лягушки да пиявки под ногами… Как в царстве Кощея…
— Ну, не совсем… Порхали мотыльки, щебетали птицы… Какие-то невзрачные цветочки попадались…
— Ну, хоть так…
— Мне, вообще-то, нравилось там. Но только днём… А ночью — лучше не заходи. В темноте в собственной комнате не пройдёшь, не наткнувшись на что-либо. А на местности и подавно — не ведаешь, куда шагаешь, под каждым кустом страхи мерещатся.
— А зачем ночью на луг ходить?
— Просто так ходить — и не за чем… А по делу — хочешь не хочешь, а надо… Пока мама поможет бабушке по хозяйству, уже сумерки наступают… Сама знаешь, осенью вообще рано темнеет.
— И часто ходили в потёмках через луг?..
— Часто…
— Так можно б было у бабушки переночевать…
— Ну, иногда ночевали… Но у самих дома было хозяйство, да и мама рано на работу вставала…
Внучка притихла.
— Ты уснула? — спросил я.
— Да нет, — ответила. — Тебя слушаю.
— Когда мы уходили от бабушки, та всякий раз тревожилась за нас, но мама спокойно и весело отвечала: "А мне не страшно. Я не одна, со мною сын".
Внучка подкатилась ко мне под бок, обняла меня ручонкой.
— Она, правда, не боялась? — спросила. — Или тоже шутила, как ты со мной?..
Я покачал головой.
— Нет, она не шутила… Да и я, дружочек, над тобой не подтруниваю…
— Но какой прок от малышни?..
Я не стал отвечать на вопрос.
— Однажды, — продолжил, — мне одному пришлось возвращаться домой…
— Ночью? В темноте? И бабушка тебя отпустила?..
— От бабушки я ушёл ещё засветло. Ходу-то через луг — полчаса, не больше…
— Заблудился?..
— С ребятами заигрался на краю села. Оглянуться не успел, как сумрачно стало.
— И вернулся бы к бабушке…
— Я побоялся, что заругает…
— Позвонил бы маме, она бы и встретила… Или тоже испугался, что ругать будет?..
— Тогда, миленькая, сотовых телефонов не было. Мама думала, что я у бабушки заночевал, потому за меня не волновалась. А бабушка, в свою очередь, понадеялась, что я уже давно дома…
— И…
— Я пошёл…
— Не испугался?
— А что оставалось делать?..
— Было страшно?.. Расскажи…
— Не помню уже. Давно это было. Сначала, конечно, жуть обуяла. Кромешная тьма, ничего не видно. Потом глаза привыкли, стал различать кусты, тропку под ногами…
— Я б одна не пошла… Я недавно ужастик смотрела… Знаешь, деда, как страшно!.. И что дальше?..
— Вдруг, слышу…
— Что?..
— Шорох чуть в стороне…
— В кустах?..
— Нет, в траве…
— И что это было?..
— Ёжик. Я сразу догадался, что это он шуршит. Кинулся с тропки и успел его схватить...
— Но он же колючий!..
— В иголках… Немножко меня исколол…
— А почему не убежал?
— Не знаю… Он просто свернулся в клубок… Когда я осторожно подсунул под него руку, он и развернулся у меня на ладони…
— Расскажи, какой он?.. Я только на картинке ёжика видела…
О ежах я совсем недавно читал в журнале. Девочка с интересом слушала, а потом спросила:
— Ты его отпустил, или домой принёс?..
— Домой…
— Наверное, молочком угостил?..
— Попотчевал... Мы спать улеглись, а он всю ночь по дому из комнаты в комнату шаркал…
— А мы можем поймать ёжика?..
— Ну, если встретится….
— Ой, дедушка, а как же ты через луг прошёл?.. Я представляю, как тебе страшно было!..
— И ничего не страшно…
— Почему?..
— Я же не один был…
— А с кем?.. Неужели, ребята тебя догнали и провели через луг?..
— Не ребята…
— А кто же?..
— Ёжик…
— Не смеши, дедушка… Опять шутишь?
— Представь, миленькая, ёжик фыркал, сопел, перебирал лапками... Я разговаривал с ним, и все ужасы ночи куда-то отодвинулись… Я не заметил, как прошёл по шаткому мостику через первый ручей, как шагал между кустов лозняка, как ступил на хлюпкий мосток через другой ручей…
— Правда?..
— Конечно, правда…
— Я всё поняла, дедушка! — девочка приподнялась в постели. — Получается, что я сейчас для тебя как тот ёжик для тебя в детстве и как ты для мамы в те годы…
— Выходит, что так…
— Извини, дедушка… Я ведь, честное слово, подумала, что ты надо мной потешаешься, — она опять улеглась и прикрылась одеялом. — И всё же, знаешь, закрой дверь на засов. На всякий случай…
Мы весело провели две недели. Я ни разу не запирал дверь на ночь, и даже распахивал окно на улицу в палисадник, чтобы в комнате, где мы спали, не было душно.
За девочкой приехали её родители. Вечером я проводил гостей на поезд, посидел на крылечке, посмотрел телевизор.
Укладываясь спать, я запер дверь, плотно закрыл на шпингалеты окна. Я долго не мог уснуть, прислушиваясь к звукам во дворе и на улице… Может, там кто-то ходит? Не те ли грабители, что месяц назад забрались к одинокому пенсионеру через четыре дома по соседству?.. И опять обострилась навязчивая мысль: "А не завести ли мне котёнка?"