Галина Романова __ СПАЛЬНЫЙ ГАРНИТУР
 Московский литератор
 №13 июнь-июль, 2018 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Галина Романова
СПАЛЬНЫЙ ГАРНИТУР

     Шестьсот семьдесят рублей — столько было накоплено, чтобы купить мебель в новую четырёхкомнатную квартиру, которую они должны были получить в следующем году. Сашок (так она называла своего мужа наедине) и Санёк (так звал её он, когда они оставались вдвоём) мечтали, что у них будет своя спальня, а в ней — красивый спальный гарнитур с двумя кроватями.
     Она медленно пересчитала деньги, хотя точно знала, сколько их — шестьсот двадцать оставшихся после двух поездок к московскому профессору рублей. Вздохнула. Водитель грузовой машины стоял в коридоре у входной двери. Машину, чтобы съездить за спальным гарнитуром в Москву, дал друг мужа — директор совхоза, куда пропалывать грядки и убирать урожай посылали заводчан, а Александру Васильевичу как партийному секретарю частенько приходилось организовывать бригады.
     — Санёк, покупай с двумя кроватями. Без гарнитура не приезжай, а то на все деньги куплю себе самую дорогую зимнюю шапку, — шутливо напутствовал муж.
     Всю дорогу до Москвы Александра Николаевна молчала и думала о своей жизни с Сашей. Ей вспомнилось, как он подошёл к ней на танцах в педучилище и дёрнул за косу. Она резко оглянулась и увидела солдата с пшеничными волосами и светло-голубыми глазами. Он так задорно улыбался, что отчитывать его не захотелось, тем более что он уже стремительно уводил её в толпу танцующих. Отслужив срочную, он увёз её, ставшую за это время дипломированным дошкольным педагогом, в свой город, где до армии работал учителем математики.
     Она вспомнила, как они поругались, когда их первая дочка Галчонок под смех родителей, хохоча и бегая от одной железной кровати, на которой сидела мама, до другой, где лежал папа, стукнулась лбом о раму отцовской кровати, хлопнулась на пол и заревела. На лбу вздувалась громадная шишка, родители обнимали дочку и выясняли, кто виноват, кто первый затеял эту беготню. Вот тогда-то у них вместо этих двух односпальных железных кроватей из общежития завода, на который после армии устроился Сашок, появилась полуторная кровать с панцирной сеткой. Купили с первой же зарплаты. Вспомнила, как они на этой "полуторке", уложив на диване двух своих дочек, а появилась ещё и Люсенька, до полуночи шептались о рабочих делах. Санёк была на шесть лет моложе мужа, но он прислушивался к её мудрым женским советам. Например, однажды рассказал, что к нему ходят по очереди жаловаться друг на друга два члена партии, которые живут в соседних собственных домах на Хапке (так называли в народе посёлок из частных домов). Она ему посоветовала: "Придёт к тебе жалобщик, а ты ему дай лист бумаги и ручку. Напиши, мол, всё письменно, подробно, а я подумаю, разберусь". Письменно писать никто не хотел. Так и отвадились. Вспомнила, как он привёл домой толпу институтских друзей-вечерников после какого-то экзамена. Счастливый, всё призывал: "Давайте споём мою любимую "Я люблю тебя, жизнь"!" Они пели: "…и надеюсь, что это взаимно…".
     Она не могла понять, почему, почему именно сейчас, когда всё наладилось… В аспирантуру её Сашок поступил. Квартиру отдельную вот-вот должны были дать. Даже сын, о котором Сашок так мечтал, у них теперь есть — будущий Александр Александрович!
     Весь день они с шофёром ездили по московским мебельным магазинам. Она то смотрела в заранее составленный список с адресами, то спрашивала у кого-нибудь рядом с очередным магазином:
     — А где здесь ещё есть мебельный?
     Спальный гарнитур не находился. В некоторых магазинах лежали на кроватях бумажки "Продано", в некоторых просто отвечали:
     — Ничего нет.
     — Ну, что, Александра Николаевна, домой будем возвращаться? — осторожно спросил шофёр.
     Они выехали на шоссе, и вдруг Александра Николаевна увидела на углу одного дома вывеску "Мебель".
     — Давай зайдём напоследок!
     В магазине её встретил молодой человек. Чуть-чуть полноватый, гладкое добродушное приветливое лицо. Она, измученная за день и почти потерявшая надежду, просто потому, что ей хотелось высказаться, обратилась к нему:
     — Молодой человек, выслушайте меня, пожалуйста! Люди приходят к вам с радостью, а я — с горем. У меня муж умирает. Мы копили с ним деньги, чтобы купить спальный гарнитур в новую четырёхкомнатную квартиру, которую нам должны были дать через полгода, когда новый дом сдадут. Но вот так получилось, что мужу стали делать операцию, а оказался рак желудка. Выписали умирать домой.
     И она рассказала, как с друзьями мужа ходила на приём к директору завода, как он дал распоряжение срочно выселить в гостиничный номер соседку из третьей комнаты старой квартиры, в которой семья живёт сейчас в двух смежных комнатах. Соседке завод дал гарантийное письмо, что она получит однокомнатную квартиру в том самом доме, куда планировали переехать они.
     — И вот теперь у нас появилась спальня, — продолжала женщина. — Муж хочет, чтобы был гарнитур с двумя деревянными кроватями. Послал меня покупать. А какой гарнитур?! Я же знаю, что жить мужу осталось всего месяц-два, как сказали врачи, а у меня трое детей. Мне эти деньги ещё очень понадобятся.
     Александра Николаевна на несколько секунд остановилась, потому что поймала себя на мысли, что она сказала "а у меня трое детей", как будто мужа уже нет, как будто она уже представляет себя одной.
     — Но не могу же я ему этого сказать! — продолжала женщина. — Слёзы внутри льются, я скрываю, держусь. Вот сегодня с самого утра езжу по мебельным и не могу найти спальни. Молодой человек!.. — слёзы не удержались внутри, выступили на глазах женщины, потекли по горящим от волнения щекам. А взгляд она не отрывала от глаз продавца.
     — Пойдёмте со мной! — его голос был растроганно-мягким. Продавец повёл её в подсобку. — Вот смотрите: румынский гарнитур. Две кровати…
     — Беру! Беру! Больше ничего не показывайте. Выписывайте! Сколько он стоит?
     — Шестьсот десять рублей.
     Продавец дал грузчиков. Они погрузили трёхстворчатый шкаф, две односпальные кровати, две прикроватные тумбочки, трюмо и пуфик в машину.
     — Спасибо вам, молодой человек! Мне очень хочется вас отблагодарить. Но вот у меня осталось только десять рублей. Возьмите!
     — Да что вы! Зачем? Не надо!
     Она сунула эту свою последнюю десятку в карман его синего халата, свернув её от волнения пополам, потом ещё раз пополам, и опять сказала:
     — Спасибо! Спасибо вам! Вы не представляете, что вы сейчас сделали!
     Всю обратную дорогу Александра Николаевна, произнёсшая по пути в Москву от силы два слова, говорила.
     Она рассказывала шофёру, как они поехали этим летом с мужем и пятилетним сыном на море в Сочи, в Лазаревское. Муж, любивший загорать, через несколько дней после приезда стал чувствовать боль в области желудка. Иногда боль становилась очень сильной. Когда приехали домой, она отправила своего Сашка к участковому терапевту. Сделали рентген, и терапевт сказала:
     — Нет ничего. Это гастрит просто, нужна диета.
     Боли, несмотря на каши и паровые котлеты, продолжали усиливаться. Через месяц сделали повторный рентген, и было обнаружено затемнение — опухоль.
     — Срочно на операцию! — направил хирург.
     — Как вы заметили эту вывеску "Мебель"? Она же такая бледная была рядом с сияющими "Электротоварами", — хотел отвлечь её шофёр.
     — Сама не знаю. Вдруг как-то бросилась в глаза, — ответила пассажирка и продолжила печальный рассказ. — Операция показала: рак. В последней стадии. С метастазами. Разрезали и зашили. Выходит ко мне хирург, заведующий хирургическим отделением, и говорит, что он очень хотел помочь, но не смог спасти моего мужа, что уже ничего нельзя сделать, что слишком поздно. Постоял, как-то по-дружески положил руку мне на плечо и добавил: "Вчера привезли мне по скорой какого-то забулдыгу с автобусной остановки, прооперировал. Так вот, будет жить… Вашего мужа, поверьте, я очень хотел спасти, а он умрёт". Тут и прозвучал этот приговор: "Месяц-два, не больше". Муж-то не знал, что мне всё уже объяснили, и попросил доктора на следующий день после операции: "Жене всю правду скажите. Она у меня сильная, всё выдержит. Трое детей у нас. Две дочери и сын". А лет мужу моему … сорок в декабре должно исполниться. Как? как жить без него?
     — Мы уже подъезжаем, — тихо сказал шофёр.
     Она не раз за шестнадцать лет совместной жизни удивлялась своему Сашку, его жизнерадостному нраву, умению ладить с людьми. Вот и сейчас он встретил её словами: "Что? привезла? Эх, не удалось горностаевую шапку заиметь! — и продолжил, обращаясь к двум своим товарищам, которые пришли его проведать и ждали возвращения Шуры из Москвы. — Подсобите, ребята".
     Гарнитур занесли на четвёртый этаж, помогал шофёр, а дочки принесли пуфик и выдвижной ящик от трюмо. Гарнитур встал на своё место, и довольный хозяин воскликнул, обняв хозяйку: "Как тут и был!" Маленький Сашулька прыгал то на одной, то на другой кровати. Ругать его не было сил.
     Потом все, кроме шофёра, который спешил домой, сели ужинать за накрытый девчонками стол, хвалили полировку гарнитура, поздравляли с новосельем и говорили, что надо бы ещё ковёр на стенку прибить.
     Александра Николаевна думала, что заснёт мёртвым сном, но всякие мысли всё лезли и лезли в голову. Перед глазами стояло лицо этого парня-продавца. "Есть же хорошие люди! — сделала она вывод, но тут же возник образ московского профессора.
     Она, хватавшаяся последние три месяца за любую соломинку, сразу же, как только дали адрес, а это было ещё до операции, поехала по нему, взяв двадцать рублей. О профессоре говорили, что он спасает даже безнадёжных раковых больных. Она поехала одна, ничего не сказав больному. Квартиру в доме сталинской застройки открыла ухоженная черноволосая женщина, провела просительницу в кабинет, где навстречу ей встал показавшийся тогда интеллигентным профессор. Он пригласил её присесть и стал расспрашивать. Александра Николаевна вначале рассказала всё о болезни мужа, показала медицинские документы, которые у неё были. Потом как доказательство того, что её Санька, Санёчка надо было обязательно вылечить, стала говорить, что у неё трое детей, младшему всего пять, что их ещё растить да растить, что мужу в декабре только сорок лет исполнится, что он учится в аспирантуре, что он уже преподаёт в институте, что обе девочки у них отличницы, что ему надо, надо выжить. Она просила помочь, спасти мужа. Профессор посочувствовал, сказал, что больного привозить не обязательно, что надо исследовать рвотную массу, чтобы решить, какое лечение применить. Взял десять рублей за приём. Через день с укрытой полиэтиленом майонезной баночкой, завязанной по горлышку отрезком красной тесьмы на тугой бантик, она вновь поехала к профессору. Дверь открыла та же женщина, в прихожую вышел профессор.
     — Вот, я привезла, как вы велели, — тихо проговорила просительница.
     Жена профессора взяла баночку и поставила на тумбочку.
     — Погуляйте, пожалуйста, два часа и приходите, за это время анализ будет готов, — произнёс профессор.
     Александра Николаевна ходила вокруг дома, вдоль улицы, стояла на детской площадке, разглядывала сквозь решётку территорию детского сада, смотрела в витрины магазинов. Время, которого ей обычно не хватало, на этот раз тянулось и тянулось; она то и дело заглядывала под рукав пальто, прикрывавший ручные часы, которые Сашок подарил ей в марте на день рождения. Всё! Два часа прошло.
     Дверь открыла жена профессора. Профессор вышел с маленьким пузырьком из-под пенициллина, в котором была какая-то мутная жидкость.
     — Это новейшие уколы, — пояснил он. — Надо разделить на десять уколов.
     Она увидела, что привезённая ею баночка стоит на тумбочке в том же самом месте, с тем же самым, не тронутым, бантиком. Она протянула руку и взяла пузырёк с мутной жидкостью. Жена профессора сказала:
     — За анализ — десять рублей, за лекарство — тридцать.
     Она поняла, что Санёк умрёт.
     Прислушалась: он дышал на своей кровати почти неслышно. В спальне уже посветлело. В блестящих створках платяного шкафа нового спального гарнитура отражался восход. Она потихонечку встала и подошла к трюмо. Ей было тридцать три года.