Михаил Пластов
ЛИКИ ЛЮБВИ Сергей АНТИПОВ. "Стихиатрия любви". — Коломна: "Серебро слов", 2018.
Десятилетний итог любовной лирики поэта Сергея Антипова явила книга с необычным названием "Стихиатрия любви". Чего только не видела почтенная публика за последние полвека в именовании такой вечной темы как "Любовь". И "Анатомия любви", и "Любовь к трём апельсинам", и "Любовные лабиринты", но "Стихиатрия" — оксюморон, дитя стихии и психиатрии, сестра стихов. Видимо, недаром страсть называют любовным безумием. Однако
в слове "Стихиатрия" есть что-то и научное, и философское, и даже медицинское.
Почему мы так долго ходим вокруг названия, не переходя к самой книге, к её сути, к её несомненным удачам и столь же несомненным промахам? Нет, вовсе не потому, что "как вы лодку назовёте, так она и поплывёт", а потому, что само название определяет общую тональность книги. Какая же это тональность? Это тональность исповедальных посланий, освещённых сполохом резких перепадов чувств. Именно "Стихиатрия" оказывается уникальным способом передачи состояний мечущейся
души.
Судя по этим состояниям, драма лирического героя книги — глубоко русская драма. Что мы имеем в виду? А то, что в исследованиях, посвящённых глобальным трендам национальных литератур, в компьютер в качестве массива данных была отправлена вся русская литература от Гостомысла до Пелевина, и оказалось, что самыми доминантными словами русской литературы являются слова: "душа", "судьба", "тоска", причём всегда в одной и той же смысловой связке: "Душа
рвётся к Богу, судьба ей мешает, и она тоскует". Этот смысл и есть самый главный, основной смысл "Стихиатрии" Антипова. Только позвольте вместо слова "Бог" поставить одно из его самых важных и главных имён "Любовь". Именно Любовь, во всех её проявлениях.
Поговорим о некоторых конкретных стихах. Глубокой нежностью и какой-то мистической трепетностью наполнено стихотворение "К дочке", это подлинный гимн отцовской любви. Стихотворение "Памяти Жанны Фриске" — это реквием неугасающей любви по рано ушедшему из жизни другу. Такой реквием представляет собой как бы одновременно стихотворный памятник этой любви.
Неизбывным жизнелюбием и глубокой мудростью полны четверостишья "Катренчики". Мягкий юмор, добрая улыбка, житейская драма положений. А что вокруг этих трёх островков стихотворного осмысления граней любви? Напоминаю: "К дочке", "Памяти Жанны Фриске", "Катренчики". Вокруг бушует море любовных страстей, в самом прямом, можно сказать, амурном смысле. И вот тут позвольте вернуться к тому месту, где мы говорили о тренде национальных литератур.
Какие же перипетии судьбы мешают лирическому герою Антипова обрести свою любовь, найти свою тихую гавань, можно сказать, семейное счастье? Прежде всего постоянные зигзаги судьбы, связанные как с довольно нервной окружающей социальной обстановкой, так и с любвеобильностью лирического героя. Причём любвеобильность лирического героя Антипова — это не мрачная коллекционная любвеобильность Казановы и не спортивная любвеобильность Дон-Жуана, нет, нет и нет! Это обилие ликов любви.
Каких только ликов любви не найдёт читатель в "Стихиатрии любви". Здесь и любовь-страсть, и любовь-нежность, и любовь-дружба, и даже любовь-ненависть. Такое чувство, что в душе героя, как в храме, хранится высшая икона великой любви — его к матери и матери к нему. Это чистая, бескорыстная, преданная, всепонимающая, всепрощающая любовь, воплощённая, например, для православного христианина в образе Богородицы заступницы, милосердной к нам и уникальной в нашем трепетном
отношении к ней. Вот с этой иконой и сравнивает свои "Лики Любви" поэт.
Лирический герой Антипова отправляет одно любовное послание в стихах за другим, он требует любви, он молит о любви, он одновременно очарован и разочарован. Но... Царство его, мы имеем в виду спасителя мира Иисуса Христа, не от мира сего есть. А здесь, на земле? А восторги плоти, так глубоко и страстно пропитавшие каждую строчку антиповской лирики? Этот восторг плоти — он меняет лики, он оборачивается ужасом страстолюбия и тенью прелюбодеяния, он не даёт покоя, он терзает душу.
"Любви! любви!" — буквально вопиет измученная душа поэта. "Бабла! бабла!" — твердит жестокая реальность бесчеловечного мира...
Из шибко рыцарской души поэта, с его же разумом, который мягко поправляет душу сентенцией "Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда", высекает искры глубокого страдания, высокого понимания, которые и есть и смысл, и цель, и суть поэтического искусства.
"А промахи, промахи где? — завопит пристальный читатель. — Вы обещали про несомненные промахи".
Промахи? Ну что же, давно замечено, что наши недостатки — лишь продолжение наших достоинств. Поэтические чувства такого высокого градуса заставляют поэта торопиться, он начинает захлёбываться в словах, как любой человек, который искренне, а не показушно волнуется. На этом гребне эмоций теряется отточенность слога, ажурность стихотворной конструкции. Скажем прямо, увы, строкам "Стихиатрии любви" далеко до собранной глянцевости сонетов Петрарки или ажурной простоты четверостиший
Жозе Мария де Эредиа.
Любовная страсть трясёт героя этой книги так, что буквы сыплются из строк, а заголовки скашиваются, как картины в землетрясение. Ну и пусть. А нам нравится. Нравится, и всё.
Дорогой читатель мог заметить, что мы не цитируем Сергея Антипова. А зачем? Читайте, читайте "Стихиатрию любви" — и вы сами увидите, что наша скромная реплика возникла не на пустом месте. В эпилоге позвольте нам привести некие стихотворные размышления о полигамии, которые нам навеяла книга Антипова. Причём стихотворение это мы запишем как прозу, в строку, и надеемся, что это не помешает читателю.
"Да, я любил, меня любили, // И я любимых не забыл, // Не говори, что годы были // Полны пустой любовной пыли, // Что были пущены в распыл, // Я странник был, я шёл по свету, // Я свет вбирал и свет дарил, // Я посещал любви планету // И о любви ей говорил. // Жизнь оставляла счастья мету, // А счастье придавало сил. // Нет, нет, влюблён был не напрасно. // Я повторю в конце пути: // "Любимые, как вы прекрасны, // Но... Господи меня прости".