В одном из советских фильмов начала 70-х годов есть такой эпизод: маленькая девочка вместе со своей старшей знакомой впервые попадает из спального района в самый центр столицы и задаёт вопрос: "а почему здесь Москва какая-то другая?"
Да, застройка исторического ядра города действительно совершенно другая. К сожалению, и потери здесь большие. Впрочем, если побродить по московским улицам и переулочкам, то ещё можно найти остатки былой роскоши дореволюционной России. Например, вот тут, в Леонтьевском.
Сразу отметим: метаморфозы, претерплённые сим переулком на протяжении веков, вполне обычны для нашей столицы. К XVII столетию дворы купцов и ремесленников вытесняются дворами знати, и таким образом, местность между Тверской и Большой Никитской улицами становится вполне аристократическим районом.
Называвшийся прежде Шереметевским (по фамилии обитавшего здесь боярина и оружничего П.В. Шереметева) переулок переименовали в Леонтьевский, теперь уже в честь одного из главных домовладельцев генерал-аншефа М.И. Леонтьева.
В 1938 году переулок назван был улицей Станиславского — в честь 75-летия реформатора русской сцены, поскольку Константин Сергеевич жил здесь, в особняке, предоставленным ему советским правительством. (Историческое наименование возвращено в 1994-м.)
В прежней Москве Леонтьевский переулок, наряду с Сухаревкой, был средоточием антикварной торговли: тогда славились магазины Ерыкалова (нижний этаж дома № 11), "Старина и редкость" (№ 26), "Луксор" (№16) и др.
Мы же тем временем подходим к особняку под современным № 4. Даже не к особняку — к роскошному дворцу, стоящему торцом к переулку. Это главный корпус бывшей усадьбы князей Мещерских, построенный в середине XVIII столетия.
Современные свои очертания дворец приобрёл после войны 1812 года, когда участком стала владеть семья Волковых: Николай Аполлонович, полковник лейб-гвардии Семёновского полка, и Екатерина Андреевна, фрейлина вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны. Здание не слишком пострадало от великого московского пожара, и в основе своей было сохранено, однако талантом зодчего Афанасия Григорьева облеклось в ампирные "одежды". В частности, появились портик с колоннадой и лоджия,
украшенная лепниной на античные сюжеты. А на части, выходящей в Леонтьевский переулок, отображена тема "Трёх граций", одной из ранних картин Рафаэля Санти. Витые лестницы и лепные потолки стали знаковыми элементами интерьера.
В таком виде дом достался (1858) следующей владелице — графине Аграфене Фёдоровне Закревской, супруге генерал-губернатора Москвы графа Арсения Андреевича Закревского, снискавшего у либералов печальную славу своими крутыми мерами. В сущности, Закревский хотел навести порядок в столице и даже пытался бороться со взяточничеством, но при этом часто превышал степень разумного и регламентировал всё и вся.
Что до самой Закревской, то мемуаристы единодушно отмечают её красоту, доброту, желание помочь ближним, в сочетании с ветреным характером, презрением к светским условностям и свободным отношением к брачным обязательствам. Она вдохновляла князя П.А. Вяземского и Е.А. Боратынского, А.С. Пушкиным же была наречена "медной Венерой", "остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хотя я и люблю её всем сердцем".
Закревский по должности имел казённую квартиру в Губернаторском доме на Тверской, владение же в Леонтьевском сдавалось внаём. Лишь после отставки он поселился тут окончательно.
В дальнейшем особняк принадлежал "меховым королям" купцам Сорокоумовским. Потом — в советскую эпоху — различным учреждениям. Сейчас старинный особняк занимает посольство Греции.
В начале XVIII столетия на месте нынешнего дома № 10 располагалась обширная усадьба, принадлежавшая, как уже говорилось, генерал-аншефу Леонтьеву. Сын его ставит деревянные хоромы, чей фасад, как одно из замечательных московских строений, был включён в "Альбомы" архитектора М.Ф. Казакова.
При пожаре 1812 года хоромы сгорели, и после того обширный участок был разделён на две части.
Теперешние свои "одеяния" сооружение это примерило в последней четверти позапрошлого столетия. Поначалу симпатичный особнячок в стиле эклектики выстроил для купчихи Г.А. Каратаевой архитектор А.С. Каминский, много, кстати, работавший в этом квартале Москвы. Акцентом главной композиции фасада стал маскарон степенного Сатира, которого тянут за усы игривые путти. Тут же видны барельефы грифонов — символов силы и хранителей семейной тайны.
А через несколько лет здание приглянулось богатому купцу-старообрядцу, потомственному почётному гражданину Ивану Викуловичу Морозову, собиравшемуся жениться на давно любимой им девушке. В своё время данному браку решительно противился отец Ивана, но после смерти родителя никаких препятствий к счастью уже не было. Так в большую семью Морозовых вошла Варвара Александровна Воронова-Лухманова, артистка балета Императорского Большого театра, одна из самых красивых московских женщин.
Интересно, что она приходилось правнучкой тому самому помещику Рюмину, от которого много лет назад Морозовы откупились на волю. Вот так соединились потомки бывших крепостных и бывших господ.
Обновлять и приспосабливать особняк для новой семейной жизни пригласили молодого, но уже знаменитого зодчего Фёдора Шехтеля. К тому моменту он уже возвёл чудесный дом на Спиридоновке другому Морозову — Савве Тимофеевичу — и был нарасхват у семьи.
Внешний декор и центральная лестница, сделанные Каминским, остались в неприкосновенности, а вот парадные помещения — деревянная столовая, белоколонный бальный зал с мраморным резным камином, рокайльная гостиная — были заново оформлены по шехтелевским рисункам.
Кабинет хозяина украшали картины И.И. Шишкина и множество бронзовых лошадей. Морозов увлекался бегами и держал хорошую конюшню. Его рысаки часто одерживали победы.
Справа от дома появилась приватная зона — садик для детских прогулок с отдельным выходом и террасой.
В начале XX века внёс свою лепту и архитектор А.А. Эрихсон: центральная лестница обрела модный модерновый облик, а на территории сада вырос новый двухэтажный флигель.
Дом жил счастливой и размеренной жизнью. Иван Викулович успешно занимался предпринимательством и благотворительностью (детская Морозовская больница сооружена на его деньги), Варвара Александровна блистала на балах и принимала гостей, особенно, братьев мужа, которые все её обожали. А один из них, Елисей Викулович, холостяк, здесь же и обитал.
Ещё можно сказать, что по адресу Леонтьевский переулок, 10 родился… не много не мало, а российский футбол!
Дело в том, что И.В. Морозов в посёлке Никольское (часть современного города Орехово-Зуево) имел ткацкие мануфактуры. Продукция их под маркой "Товарищество Викула Морозова с сыновьями" пользовалась в ту пору колоссальным спросом и в 1900 году получила Grand-Prix на Всемирной выставке в Париже.
Иван Викулович, естественно, вкладывал прибыль в производство, улучшал условия жизни рабочих. При мануфактурах он построил стадион, где в 1909-м и возник футбольный Клуб Спорта "Орехово", содержавшийся на деньги предпринимателя и прозванный в обиходе "морозовцы". Клуб довольно быстро вошёл в силу, четырежды подряд (1910-1913 годы) становился чемпионом Москвы.
В 1962 году "Знамя Труда" (такое имя присвоили клубу после Революции) пробился в финал Кубка СССР, где уступил донецкому "Шахтёру" в два сухих мяча.
Но вернёмся в начало XX столетия. В 1918-м морозовский особняк национализировали. Иван Викулович, в надежде на что-то, долгое время оставался в России и эмигрировал только в 1925 году.
А здание отдали Германскому посольству, которое вернулось в Москву, но не пожелало вновь заселяться в бывший особняк Берга в Староконюшенном переулке, где был убит посол граф Вильгельм фон Мирбах-Харфф.
Времена наступили тревожные. Англия, Франция, Германия, Италия, США, СССР — все понимали, что в воздухе снова пахнет войной, все шпионили друг за другом.
Наши разведчики подбирали ключи к персоналу посольства, пытаясь завербовать агентов; в свою очередь, немецкие дипломаты искали подходы к советским гражданам. Как вспоминал генерал госбезопасности В.С. Рясной, на контакт с нашей разведкой вышел один из сотрудников посольства Густав Хильгер, тайный член Германской Компартии, передавший чекистам много ценных сведений.
С 1934 года послом Германии в СССР становится представитель древнего саксонского аристократического рода, потомок рыцаря-крестоносца, погибшего на Святой Земле, граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург. К нашей стране он относился с явной симпатией и всячески пытался остановить надвигающуюся катастрофу. Весной 1941-го неоднократно намекал советским властям об агрессивных планах Гитлера, хотя фюрер при личных беседах и уверял его в обратном.
Двадцать первого июня к 9-30 вечера Шуленбурга вызвали в кабинет В.М. Молотова, где тот прочитал немцу нотации о систематическом нарушении воздушного пространства германскими самолётами. Посол отвечал, что Берлин его совершенно не информирует, и он не в состоянии дать разъяснений. А буквально через несколько часов Молотов и Шуленбург встретились вновь.
Дипломат, получивший от министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа шифровку, зачитал её текст Молотову: "Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы, вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооружённых сил Красной Армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры".
Вячеслав Михайлович не сразу понял, о чём идёт речь и спросил, что это означает. Старый аристократ, непроизвольно пустив слезу, ответил, что это, по его мнению, начало войны. (Заметим, что тут практически точно повторилась петербургская сцена июля 1914 года. Тогдашний посол граф фон Пурталес, вручая министру иностранных дел России С.Д. Сазонову ноту об объявлении войны, "отошёл к окну и заплакал".)
Популярный артист Владимир Этуш в то время окончил школу и гулял вместе с одноклассниками всю ночь по городу. Он вспоминал в одном из интервью, как нервно ехал ранним утром возвращавшийся из Кремля чёрный Мерседес, чуть не проскочив по улице Горького мимо Леонтьевского переулка. И никто тогда не осознавал тогда, какая страшная беда вышла оттуда, из дома № 10…
Граф Шуленбург так и не принял гитлеровский режим. Через несколько лет он окажется причастным к заговору против фюрера, за что в ноябре 1944-го по приговору Народного трибунала будет казнён.
После разрыва отношений Германия и Советский Союз обменялись дипломатами на турецкой границе, а в морозовском особняке разместилось Совинформбюро, составлявшее сводки боёв и побед в Великой Отечественной. Сообщениями этими начинался и заканчивался каждый день миллионов наших граждан с 24 июня 1941 по 15 мая 1945-го. А имя главного диктора, зачитывавшего сводки, — Юрия Левитана, было известно всей стране и стало легендой. Как раз сюда, в Леонтьевский переулок, Левитан будет
приходить за сводками, дабы огласить их на Шаболовке или в Радиокомитете на Пятницкой.
Впоследствии здесь работало посольство ГДР, затем — Кубы. "Квартировали" и ВАО "Интурист", и банк, и некий магазин.
А вот на месте нынешнего элитного жилья с подземной парковкой (№ 13) стояло до недавнего момента сооружение, имевшее исключительную мемориальную ценность. Сюда часто приходил в 1837 году, будучи в Москве проездом на Кавказ, М.Ю. Лермонтов. Дом принадлежал родителям его товарища по петербургской школе юнкеров Н.С. Мартынова, волею рока ставшего убийцей поэта.
Этого человека очень хорошо описал московский городской голова князь В.М. Голицын: "Жил он в Москве уже вдовцом, в своём доме в Леонтьевском переулке, окружённый многочисленным семейством, из коего двое его сыновей были моими университетскими товарищами. Я часто бывал в этом доме и не могу не сказать, что Мартынов-отец как нельзя лучше оправдывал данную ему молодёжью кличку "Статуя Командора". Каким-то холодом веяло от всей его фигуры, беловолосой, с неподвижным
лицом, суровым взглядом. Стоило ему появиться в компании молодёжи, часто собиравшейся у его сыновей, как болтовня, веселье, шум и гам разом прекращались, и воспроизводилась известная сцена из "Дон Жуана". Он был мистик, по-видимому, занимался вызыванием духов, сцены его кабинета были увешаны картинами самого таинственного содержания, но такое настроение не мешало ему каждый вечер вести в [Английском] клубе крупную игру в карты, причём его партнёры ощущали тот холод, который, по-видимому, присущ
был самой его натуре".
В упомянутом доме Мартынов провёл остаток жизни (умер в 1875-м шестидесяти лет). А теперь примечательного здания не существует. Его легко могли отреставрировать, но вместо этого начисто снесли в начале 2000-х.