Истина держится, как очки, над надбровьем старца... в детской зауми, в лепете дитяти... Почти весь фольклор проникнут детскостью, свежестью, незахламлённостью, а это уже поэзия. Вот русская песня, исполнена чистого, наивного взгляда и простоты веры и надежды: "Ах, сорока-белобока, научи меня летать, / И высоко и далёко, / Чтобы милого видать...". Юность и молодость в отдельном человеке не возвращаются, они повторимы, только в потомках. Вернуть день вчерашний
мы неспособны. Это примат солнца, космоса...
Русский язык надо пить с осторожкой, как пьёт, скажем, лошадь, упоительно и подлинно. "Иван-Селиван на воду упал, сам не утонул и воды не замутил". Поэт, мудрец "с бодрственным вниманием" должен, как пчела выпивает сок из цветка, не повредив его... брать из окружающего мира и себя самого поэтическое слово... Память веков не вмещается в человеке.
В стихах рифмы не существует, есть повтор отдельных кратких древних забытых слов... есть созвучия и ритм... Музыка в них звучит и зрительная и глубинная, плавная, а порой мятежная.
Гусли в руках древнего певца, музыканта поют вместе с ним. И неизвестный поэт древности пишет: "Он натягивал тетивочки, / Тыи струночки да золочёные, / Он учал по струночкам похаживать... / Стал веселёшеньки, в гусли выигрывать". Так заколдовал, заворожил купцов, что: "стоят естушки сахарные, не ежены, стоят питьюшки не питые...". А исполнено это посредством могучего, правдивого и свободного" русского языка, "золотой голос малиновки звучит
невинной и болтливой радостью..." — красочный словесный мазок Тургенева. Простота в поэзии, как белый свет прост и сложен.
Весело и звонко запоёт гармошка, / Вслед гармошке запою и я. / Вздрогнет занавеска: выглянет в окошко / Милая хорошая моя.
Русский эпитет "хороший", — в живом звуке "хароший" на санскрите "божественный" т.е. бог Хари...
Известно — писать стереотипами нельзя, следует возделывать свою грядку. Наступать на горло своей песне (так делают при пытках) глупость, если не преступление против истины.
Лучше, изящнее проходить сквозь иголье ушко начитанности, карающих сомнений... Доверяться надо себе, как Есенин среди имажинистов пришёл к простоте, обрёл народную признательность. И этому завидовали его современники, собратья по перу...
Исповедуя простоту, стихи потекут свободно, пойдут сами по себе, как "ступа с Бабою-Ягой идёт-бредёт, сама собой". Голь на выдумки — хитра.
* * *
Я в прошлом многое забыл,
Во что так верил, так любил...
Но помню вечно — где родился,
Где я в младенчестве крестился,
Когда отец вернулся мой
С фронтов с победою домой...
Как обнимал меня он долго,
Как Сталинград могуч,
Как Волга...
Как возносил до потолка...
Его колючая щека
Дышала порохом, махрой...
Вернулся батька мой родной!..
СОВЕТСКИЙ КРЕСТНЫЙ ХОД
Мой отец! Ты не ушёл из жизни,
А вошёл в состав родной Отчизны.
Я ходил с отцом на демонстрацию.
Себя я чувствовал возвышенным, большим.
Тогда не знал я о единстве нации,
Зато народ вокруг мне был родным...
Светло всё было, празднично, прилично.
Тепло, душевно и патриотично...
Подхватывали дух оркестры духовые,
И умолкали раны фронтовые...
Кричали взрослые, кричала детвора,
Под всплеск знамён горячее "Ура!"
Я шёл с пылающим, всезнающим лицом,
С помолодевшим, близким мне отцом...
РОДИНА
Ты вновь в молитвах Робинзона Крузо.
Ты в одиночестве, как древняя вдова!
Основа славного Советского Союза.
Стоишь одна в обломках торжества...
Но Дух остался... А Дух — всему основа!
Ты поднялась опять с коленок, снова.
Россия — мать моя! прибежище и Муза.
Россия имени Советского Союза!
* * *
Я жил с рожденья, как природа,
В глубокой сущности народа.
Учили дед, отец и мать —
Горой за Родину стоять...
Пылала Курская дуга.
И сенокосные луга.
Горел амбар, горела хата,
Кипело сердце у солдата.
Упал мой дед в бою, как колос.
Грудь разорвал ему осколок.
Погиб мой дедушка в бою.
Погиб за Родину свою.
Хотя был крепким, как броня.
Погиб за всех и за меня...
* * *
Тишину баюкают цветы,
Они во мне аукнутся душисто...
Не приходи во сне сегодня ты,
Непогрешимо, самозабвенно, чисто.
Проснусь. Увижу платье на ветру,
Как небеса, как жизнь твою и взоры...
Не приходи ко мне ты поутру, —
Забудь меня и наши разговоры...
Река уже вся высохла до дна.
Хлеба в полях давно уже скосили...
Я — один. И ты давно одна...
О Господи! Дай веры мне и силы!
ПОЭТУ
На палубе сквозные двери
Скрипят глухие, как тетери...
И запах с липовой пчелою,
как ступа с бабою-Ягою
Влачит поэта за собою...
Мадам Клико или Моэта
Благословенное вино,
Давным-давно — не для поэта,
А для иных принесено...
Ветров посконная рубаха
Трещит на нём по швам с размаха...
На берег белого рояля
Волна накатывалась злая.
Покинул палубу матрос.
А в край потерянного рая
Поэт взлетал, как альбатрос...
* * *
Памяти поэта и солдата Николая Старшинова
Правда светит призрачно в окошке.
Ждёт-пождёт и света, и тепла.
Под всемирно-затяжной бомбёжкой,
Стоит она упрямо, как скала...
Смертельно знаем: все мы — на учёте...
Не умолкнет грохот и стрельба...
Мы вечные солдаты... Мы — в окопе, —
Это наша слава и судьба...
* * *
Курица в кутузке расплачивается человечеству
Яйцами...
Непонятно только, — за что?
Поэт несёт стихи в редакцию, —
Как нищий нищему — хлеба кусок.
Человек любит и работает, "не выходя из дома"...
Многие уносятся отдыхать за тридевять синих морей
В тридевятое, а иные и за тридесятое государство.
— До свиданья, гуси!
Прилетайте к нам опять. Только Дона и Кубани,
Ни к чему вам помнить, узнавать.
Человек стоит враскорячку, между двумя зайцами.
Цивилизация...
Пассажиры в транспорте не общаются.
Только по "мобильникам" без всяких затей.
Так безопаснее — не будет детей...
ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР
Улица — моя. Дома — мои.
Маяковский
Авто визжат во все катушки.
Сцепила зубы суета.
Стоит в плаще угрюмо Пушкин.
Давно Москва моя — не та...
Москва моя. Моя столица!
Здесь всё не так — наоборот.
По ней снуют иные лица...
Москва — иная, я — не тот...
Твои все правнуки и внуки,
Им всё, похоже, — трын-трава...
Москва! Как много в этом звуке!
Но ты, как будто — не моя...
Мой дед упал в бою под Курском.
Отец кромешно под Москвой...
Так получилось, всё по-русски.
Сказалось так само собой...
Спесивы ныне рестораны.
Москву своей считают те,
Чьи сильно мощные карманы
Тоскуют алчно в темноте...
Как товарняк гремит по шпалам,
Час пик свиреп и мрачно-злой.
Толпа шумит по тротуарам,
Другая, молча, под Москвой.
ПАМЯТИ МОЕЙ СУПРУГИ
Крышею катается гроза.
За окном туманится долина.
"Милые, усталые глаза", —
Вяжет свитер мне моя Галина.
Воздух заколочен над землёй.
По стеклу, как с гор,
Бегут потоки,
Хорошо нам кажется с тобой.
Ты — уютна, и в семье — покой.
Я теперь — не парус одинокий...
Ты одна сумела сохранить,
И любовь, и дружбу в этом мире,
Соткать семьи не рвущуюся нить,
В душе достаток и в квартире...
Вот уходит в сторону гроза...
Как вода неслышимо сквозь сито.
Где теперь вы, милые глаза?..
...Здесь на стуле, чистый, как слеза,
О тебе вздыхает тёплый свитер...
* * *
Тишину баюкают цветы.
Во мне аукнутся душисто....
Не приходи во сне сегодня ты
Непогрешимо так, призывисто и чисто...
Проснусь. Увижу платье на ветру.
Как небеса, как жизнь твою, как взоры.
Не приходи ко мне ты поутру.
Забудь меня и наши разговоры...
Река уже вся высохла до дна.
Хлеба в полях давно уже скосили.
Я — один. И ты — теперь одна...
О Господи! Дай веры мне и силы...
РОДИНА
Моя родимая страна!
Ты у меня, как Бог, одна...
Спаси меня от нищеты,
Я стану ровным, мощной — ты...
Далёких дней угрюмо-лютых,
Ещё гремит в душе октябрь.
Тех лет и страшных, и разутых,
Не отрубить, не разодрать...
Всё остальное бог отыщет...
Горжусь тобой, моя страна!
В округе волки круто рыщут.
Слюной исходит сатана...
Я обязательно прикрою,
Я отстою тебя в бою.
Как мой отец стоял стеною, —
На изготовке — я стою!
* * *
Носятся чайки над морем...
Деньги — не молодость, они возвращаются.
Не оттого, что земля вращается,
А потому, что я — сотворён на ней...
Ничто в этой жизни не начинается,
И ничто не кончается в ней...
Никто не смеётся, никто не рыдает.
Волны бегут, за кормой пропадают.
Но, возвращаясь, несётся прибой.
И на широком и шумном просторе
Носятся чайки, сверкая, над морем,
И рвутся их крики тоской...
* * *
Живу, как царь, в своём краю.
Толку ногами тень свою.
А тень у нас зовут — маньяк.
Из сказки он — Иван-дурак...
* * *
В сиреневой дымке деревенька.
Земля алкает — ждёт дождя.
А мой маньяк — на четвереньках,
У ног играет, как дитя...
* * *
Выживаю медленным темпом,
Выживают со мной соловьи,
В этом мире послепотопном,
В допотопном причастье любви...
Хорошо заревать повсеместно;
Нелегко поспевать за толпой.
Что делать. Приходится честно
Зарабатывать хлеб и покой!..
КРУГЛЫЙ ГОД
Листья неслышно слетают с осин.
На дворе октябрь — сентябрёв сын.
Работы невпроворот,
Не хватает рук...
На дворе октябрь — сентябрёв внук.
Ещё одно лето ввернулось в сук.
От холода лекарство — печь.
Растоплю, чтоб на лежанку лечь.
Всякую закуску к столу тащи.
Тем более в печи упрели щи....
Реально всё если бы не кабы...
Слышно скворчат в натуральной сметане,
Развалистые, скользкие, как сани,
Лесов Подмосковных грибы...
Из уходившейся браги вылупливается самогон.
Он не морщась, ныряет в брюхо.
Минута-две : тихо и глухо.
Но вот затеплится, как свеча,
Затем вспыхнет, как лампочка Ильича...
Созрел боец. На печь пора.
Сумерки рядом стоят у двора.
И прутся, неспросясь, в гости...
И всё как следует, все в ладу.
И уморенные за день кости,
На печи отдыхают, как груши в меду!..
* * *
От пахаря крестного пота,
Крестьянских онуч и лаптей, —
Мы — люди большого полёта,
Среди всевозможных людей.
Полёту есть точка опоры, —
Наш дух — он стоит высоко.
Мы — люди большого полёта.
И нас осознать — не легко!..