Главная страница Текущий номер Архив Гостевая Форум Обратная связь

 Александр СТРОЕВ

Александр СТРОЕВ

МЕТЕЛ

В историю правдивую поверить труднее,
если в конце оной никого не убивают.
В таком случае, уже сложно привлечь
какие бы то ни было аргументы,
чтоб уличить рассказчика.
Смерть ставит все на свои места.
И это единственное во что верит человек
беспрекословно, и что отличает его от животного.
Но и убить можно по-разному. Недаром в народе нашем
и по сей день, бытует фраза - расстаться с самим собой.
От автора

В конце 2001 года, в эпоху нам достопамятную, жил в Москве в студенческом общежитии института Дружбы Народов, что на метро "Юго-Западная" студент из республики Конго. Точно произнести его имени никто не мог, поэтому называли его Владимир, к чему он и сам быстро привык, почему, уж Бог весть. Во всей округе он славился гостеприимством и радушием. Соседи и однокурсники поминутно заходили к нему поесть, попить, поиграть в карты на небольшие, но все же приятные суммы. Некоторые уговаривали его уступить свою кровать для свиданий; тогда он пешком доходил до метро, спускался в подземку и часами уже посвящал себя изучению интерьеров, удивляясь и восхищаясь воображением и трудолюбием белых людей, чего на своей родине не предполагал увидеть в ближайшее время. За год с лишним жизнь его приобрела привычный ритм и порядок - учеба, прием гостей, прогулки в метро или поход в музеи, но главное - изучение русского языка, чем во многом объяснялась его тяга к общению и желание раствориться в незнакомой, но притягательной белой среде.
В те редкие дни, когда гости не осаждали Владимира, он брался за чтение старой и доброй русской литературы и, как сказали бы наши современники, черт дернул его остановить свой взгляд на той классической когорте, к которой принадлежали Тургенев и Бунин со своими прописями наивной, открытой и верной любви. Когда перед сном он откладывал в сторону книгу и гасил свет, мечты о бесконечных просторах, ручьях и березах одолевали его, звонкий девичий смех летал над подушкой, и кто-то в сарафане с длинной косой увлекал Владимира в лес, зажав его черные пальцы в своей от волнения влажной белой руке. Наутро он сидел на кровати, подперши ладонями лоб, и тихо смеялся, пока в дверь его не стучали первые визитеры.

Никто и не подозревал о тайной страсти Владимира. Она настигла его в первых числах декабря и ровно согревала, как тропическое солнце в условиях капризной и непостоянной русской зимы. Имя этой страсти было Марина Гаврилова. Владимир, в буквальном смысле слова, "достал ее из-под земли", встретив на эскалаторе ночью, когда возвращался из нового путешествия по паучьим лапам подземки в свою теплую студенческую нору. Марина просто улыбнулась ему, он что-то ответил, она расхохоталась, это и решило исход дела. Владимир безнадежно влюбился. Уже на другой вечер они увиделись вновь, и Владимир провожал ее до дома.
Каково же было его потрясение, когда он узнал, что жила Марина в Марьиной Роще (пусть домов в ней было более, чем деревьев), что рука ее всегда была влажной, а волосы длинными, хотя она не собирала их в косу. Все настолько совпадало с его неотступными снами, что не придать этому никакого значения казалось Владимиру совершенно преступным.
Через неделю Марина подарила Владимиру первый поцелуй, от которого он ходил пьяным в продолжение двух следующих суток, когда они не встречались. А через несколько дней он был с ней в ее небольшой квартире среди старых плюшевых мишек и кукол, которые удивленно сидели на подушках большого вытертого дивана.
Марина была не первой девушкой Владимира, но и Владимир был у Марины не первым, в чем она не преминула ему сознаться. Поначалу он сильно был огорчен, но потом, сочтя ее откровение за раскаяние, успокоился.

Владимир и, в самом деле, был очень милый молодой человек. Ему было около двадцати шести лет, и он имел именно тот ум и те стройные взгляды на вещи, которые обыкновенно нравятся женщинам. Он с легкостью мог принять серьезное решение или рассмешить, равно, как и вступить в увлекательную беседу, которая чаще оставалась понятной лишь ему и его собеседнику.
В первые минуты знакомства Марина была буквально ошеломлена. Словно гуляя по зоопарку, она заметила, как из вольера вышла хорошо одетая обезьяна, ключом закрыла за собой дверь, и, подойдя к ней, на чисто русском языке предложила прогуляться в Поленово или в Кусково, где к своему стыду сама Марина никогда не бывала. И, действительно, в отличие от коренных жителей столицы, Владимир знал изрядное количество удивительных мест и историй, связанных с ними.
В первые дни Марина смело вручила ему себя на попечение, точно гиду, с одной лишь поправкой - она продолжала оставаться в родном городе своей огромной страны, а не приехала по туристической путевке в республику Конго. Они вдоль и поперек обошли Третьяковку, цветаевский музей на Волхонке, замоскворецкие переулки старой Москвы, и везде Владимир продолжал удивлять ее своей осведомленностью.

Между тем, тихо отгремело католическое Рождество в храме на задворках грозной Лубянки. Владимир исповедовался, причастился, испросил у священника благословения на брак с белой женщиной, проведя около часа после службы, в закрестье. Пожертвовал храму на радостях энную сумму и благоговейно отправился восвояси, ожидая удобного случая объясниться с Мариной, которая на несколько дней куда-то пропала. Ее мобильный не отвечал, и не горел свет в окнах уютной квартиры, где он провел с ней незабвенную первую ночь.
От горечи этой пропажи Владимир осунулся и стал на редкость неприветлив с однокурсниками и друзьями, которые, почуяв в нем что-то до сей поры незнакомое и дикое, уже боялись к нему наведываться, а день, когда это произошло, с легкой руки окрестили черной субботой.
Десятки раз Владимир представлял себе встречу со своей суженой, и вновь и вновь русский язык отказывался служить ему, чтоб выразить всю силу того огня, который кипел в его черной груди. Он вспомнил об отцах русской классики, которые упорно призывали объясняться в стихах, взял бумагу, ручку и целый день никто не слышал ни звука из разгульной таверны, которая в одночасье превратилась в холодную и мрачную чернецкую келью.
Рифма давалась ему с трудом, и потому на третий час своей душевной работы, он оставил заботу о ней и вовсе, сосредоточившись на ритмике и правильности склонений, ежесекундно хватаясь за огромный французско-русский словарь.
Когда окончательно стемнело, он начисто переписал от руки свои первые русские вирши, аккуратно сложил листок, тщательно прогладив его по сгибам, и запечатал послание в длинный почтовый конверт.
Я долго строиль дом, я водружаль
Стропила,
Чердачные перегородки городиль
Вручную
Дверные прорубаль проемы
Для дверей
Изобреталь замки,
Ключи вытачивалъ собственноручно,
На окна устанавливать решетки,
И все, казалось мне, устроиль лучше,
Чем можно было бы устроить одному,
Чтоб не впускать тебя, любимая, 
к себе.
Ты проскочила неожиданно как нота 
Фальшивая, 
с листа слетела и слилась
(Под аккомпанемент) 
с минорной темой; 
Я пробежаль последнюю страницу, 
Разучиваемой мною старой пьесы, 
Окончиль музицировать и, взяв 
Финальное трезвучие, я свериль
От "а" до "я" всю рукопись мою 
По древним пожелътевшим образцам, 
И, точно, так и есть, - одна ошибка.
Прошелъ д...цатый год 
безумства моего, 
Учебы и забот первоначальных; 
Ключи я потерялъ, забросиль ноты, 
Все больше как-то наизусть 
и наугад 
Перебираю клавиши и звуки 
Само собой ложатся, как душе 
Вдруг заблагорассудится сегодня, 
А между них нет-нет, 
да и проскочит 
Неверная смешливая сестра.
Я по ошибке ноту выучиль, случайно 
В тот день, когда любимую нашел;
И сколько я ни проверяль себя, 
она всё 
К аккордам польнозвучным подходила.
Чему не быть, того не миновать.
Развязкой мрачности, которую очевидцы назвали "приступом неистовой радости", был звонок, напрочь согнавший его тяжелый сон, утром 31 декабря - звонила Марина. Она звала Владимира вечером встретить Новый Год на даче у подруги в Подмосковье, говорила, что Новый Год - это новая жизнь, что им нужно о многом поговорить, потом долго молчала. Владимир только кивал, дрожа от волнения, и благодарил за то, что она о нем вспомнила. Связь прервалась сама собой, и он прошептал Богу молитву за то, что успел записать точный адрес дома в деревне, где должно было свершиться их долгожданное свидание.

Весь день Владимир не находил себе места - время тянулось непомерно долго. Он то и дело взглядывал на часы - это только подогревало его нетерпение. Перед обедом он выбежал в магазин, приобрел неоправданно дорогую "Вдову Клико" и около килограмма столичного салата "Оливье", рецепт приготовления которого не имел ничего общего с рецептом прародителя, давшего ему такое звучное имя. Но и это не сильно скоротало и без того вялотекущие минуты.
Всю следующую ночь Владимиру предстояло ни на секунду не смыкать глаз, и потому он, скользнув под одеяло, заснул крепким, предвкушавшим счастие, сном, не обращая внимания на предпраздничную суету и шум, которые доносились из холодного коридора общаги.
Проснулся он около девяти пополудни, наскоро умылся, проглотил бутерброд и, запрыгнув в приготовленную заранее нарядную одежду, отправился на Курский вокзал, чтобы предстать перед Мариной загодя до наступления торжественных двенадцати ударов. Дорога была ему незнакома, а езды всего двадцать или тридцать минут.
Но едва Владимир сошел со станции в поле, как поднялся ветер и началась такая метель, что дикий зверь своротил бы со следу и прямиком поспешил в свое земляное убежище. В одно мгновение дорогу занесло, а огоньки, которые светили вдалеке так приветливо, исчезли. Владимир протягивал вперед свою черную руку, но она пропадала в белой пелене огромных хлопьев, застивших ему глаза. Он ступил вправо и вдруг по пояс провалился в сугроб. Было это так неожиданно, что он потерял направление и дальше двигался уже наугад. Пот катил с него градом. Время шло. Владимир начинал беспокоиться. Наконец в стороне что-то стало чернеть. Приблизившись, различил он Рощу, которую заприметил, еще спускаясь со станции. Слава богу, подумал он, и двинулся в ее направлении в надежде выйти на потерянную дорогу или обойти Рощу кругом. Прошло еще около получаса, пока Владимир продирался по сугробам в выбранном им направлении. За Рощей должны были начаться дома. Ветви царапали ему лицо, щеки почти ничего не чувствовали, он растирал их руками, брови и ресницы сковывал иней, ноги были мокры. Внезапно что-то взорвалось в пакете и зеленые стекла, прорвав его, выступили наружу. Это была "Вдова Клико", не выдержавшая такого мороза. Владимир посмотрел на часы, было ровно двенадцать. Отчаянно он швырнул пакет в сторону и зашагал через серую лесополосу, где ветер был уже поумеренней. Слезы катились по его лицу, когда редкие деревья остались за спиной, а перед собой он не увидел поселка - только бескрайнее снежное поле, которому не было конца, сливалось на горизонте с едва желтеющим черным небом.
К утру, природа угомонилась. Бог знает, где бродил Владимир, коротая эту страшную ночь. Вид замерзшего на российских просторах негра был бы смешон и трагичен, поэтому он просто шел, уже не останавливаясь ни на секунду, и к первой электричке оказался на какой-то неведомой станции. Просто шагнул в открытые, будто бы для него, двери, и в изнеможении упал на скамейку абсолютно пустого вагона.

Владимир с Мариной стояли на дне огромного и глубокого оврага. Было уже темно, лишь фонари, горевшие на проезжей дороге, едва доносили свой мерцающий свет, отражавшийся от соседних сугробов. Вдалеке проезжали запоздалые машины. Город был вымершим после праздника, и только с покатых склонов оврага на детских санках и больших алюминиевых тарелках в низину, поодаль от них, скатывались в меховых шапках и норковых шубах жители соседних домов, наконец-то уложившие спать среди новогодних подарков своих детей и, продлевавшие праздник жизни игристым шампанским вином. Восторг их был истинно упоителен, когда из зеленых бутылок с грохотом вырывались массивные пробки и, бросая в воздух все что попадалось им под руку, все вместе кричали они: "Ура!" - и взрывали петарды.
Владимир хватал Марину за рукав, она вырывалась и успевала отбежать на несколько шагов прежде, чем он не останавливал ее снова. От волнения он потерял дар русской речи и уже просто кричал что-то на своем французском. Среди общего гама внятно можно было различить только одно - "МЕТЕЛ" -слово, которое он повторял стократ, и которое хоть как-то связывало его пассажи с событиями минувшей ночи.
Когда Марина поняла, что вырываться и убегать бесполезно, она приложила свою заснеженную варежку к его губам и тихо сказала:
- Прости, ничего больше не будет. Ночью я была с женщиной. Не знаю, кто из вас двоих теперь для меня дороже... Если ты меня еще хоть раз тронешь пальцем, я закричу и позову на помощь.
Владимир остановился. Марина подождала с минуту. Потом развернулась и пошла в ту сторону, где вдалеке ровно светилась красная буковка "М".

Друзья Владимира, заподозрив недоброе, все утро стучались в его дверь, двери никто не открывал. Дверь взломали. Владимир лежал совершенно пьяный, накрытый с головой одеялом. Когда одеяло сдернули, пришедшие, взглянув на свои ладони, на мгновение отшатнулись. Владимир был бел, как они.
В клинике, куда его поместили, врачами был поставлен диагноз - витилиго - болезнь пигментации, которая порою случается на нервной почве.

Через несколько недель Владимир забрал свои документы из института и белым вернулся в республику Конго.

17 сентября 2003 года.

Обсудить на форуме.

121069, Москва ул. Б.Никитская, 50-А/5, стр.1,    Тел. (095) 291-60-22 факс (095) 290-20-05,    literator@cityline.ru