Александр Нефедов __ ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ СЕРГЕЯ ДУРЫЛИНА
 Московский литератор
 №5 март, 2019 г. Главная | Архив | Обратная связь 

     


Александр Нефедов
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ СЕРГЕЯ ДУРЫЛИНА

     Ровно век назад, весной 1919 года, в Сергиевом Посаде поселился благообразного вида молодой человек. Свой тридцать третий день рождения он намеревался встретить в Троице-Сергиевой Лавре таинством пострижения в монахи и отказом от своих вполне успешных литературно-философских опытов.
     Мог ли подумать тогда далёкий от революционных страстей будущий священник, что ровно через тридцать лет ему, доктору наук и "красному профессору", будут вручать в Кремле орден Трудового Красного Знамени? Что его произведения станут издавать массовыми тиражами и посмертно в подмосковном доме откроют музей? А историки литературы и философской мысли будут и в XXI веке распутывать витиеватый клубок творческого наследия человека, "изломанного, как весь Серебряный век"?
      
     ПЕРЕКРЁСТОК ТРЁХ ДОРОГ
     Прожитого и сделанного Сергеем Николаевичем Дурылиным (1886-1954) хватило бы на несколько больших биографий, полноценных жизней. Купеческий сын прошёл путь от эсерствующего юноши до убеждённого толстовца, от поэта до серьёзного прозаика, от богослова и философа до археолога, специалиста по старообрядчеству, искусствоведа и историка театра. Он много путешествовал по Русскому Северу, в поисках смыслов и ориентиров в жизни объездил пол-России. После Октябрьской революции и принятия сана священника ему суждено было не только ощутить ответственность пастыря и важность сохранения веры в годы богоборчества.  Было множество мытарств, ужасы Бутырской тюрьмы и Владимирского централа, многолетние ссылки, радости переписки и встреч с друзьями и огорчения от бесконечной череды потерь. А на исходе жизни — общественное признание, должности и награды. И это только внешняя канва его жизни, которую пристально теперь изучают со всех сторон: по неопубликованному эпистолярному наследию, фантастическим по объёму документам, распределённым по нескольким архивам, по воспоминаниям современников и следственным делам.
     Сергей Дурылин оказался тем начинающим литератором, с кем из последних общался и кого оценил Лев Толстой. Да и в Троице-Сергиевой лавре он очутился неслучайно — здесь доживал свои дни и скончался в 1918 году Василий Розанов — кумир юноши. Позднее Дурылин опишет подробности последнего "троицкого года" жизни Розанова, детали его смерти и похорон, что станет уже в современной России подспорьем в изучении жизни и творчества публициста и философа, поможет восстановить стёртую с лица земли могилу автора легендарных "Опавших листьев" и "Уединённого".
     В одном из писем к другу молодой Сергей Дурылин расставлял приоритеты своей жизни так: Бог; Природа; История и культура. И эти приоритеты предопределили всю дальнейшую официальную и потаённую биографию человека, который на склоне лет утром мог совершать тайную литургию в своём болшевском доме, днём читать лекции студентам в ГИТИСе, а вечером заседать на учёном совете в Институте мировой литературы. Так распорядилась судьба. А может быть — Бог.
     По крайней мере, в 1919 году, Дурылин хотел разделить свою жизнь на две части: до Бога и с Богом. Позади были гимназия и университет, путешествия и археологические экспедиции, успех на литературном поприще. Ему казалось, что он уже нашёл свой град Китеж, о котором так пронзительно написал, что его град — служение Господу. И теперь, с высоты пройденных лет, опираясь на далеко не полные знания биографии Дурылина, мы можем с уверенностью сказать: ему удалось даже большее, чем то, на что сам Сергей Николаевич рассчитывал.
      
     НАЙТИ СВОЙ КИТЕЖ
     Летом 1912 года Сергей Дурылин отправляется в очередное путешествие. Это был новый этап продолжавшихся уже несколько лет поисков, как он считал, утраченной им "веры отцов". Русский Север поразил его своим величием, люди — силой духа, природа — первозданной красотой. На берегу озера Светлояр "очарованный странник", будущий автор первой научной монографии о Н.С. Лескове, напишет "Сказание о невидимом граде Китеже". Это произведение станет незримой программой всей его дальнейшей жизни.
     В 1913 году он издаст свою теперь уже религиозно-философскую работу "Церковь невидимого града. Сказание о граде Китеже". Позднее, в томской ссылке, Дурылин напишет объёмный роман-хронику "Колокола", так пока ещё и не изданный. В нём тема невидимого Града, колокола которого продолжают звучать для тех, кто ищет его на Земле и на Небе, достигает особого мистического накала.
     Примечательно, что понимая важность символики Града, автор работал над улучшением этого произведения почти до конца своих дней. Невидимый Град преследовал его почти всю жизнь.
     Но мог ли писатель предположить, что таинственный Китеж станет с тех пор своеобразной метафорой, неизменно употребляемой в художественной литературе, мемуарах и даже в политических памфлетах в контексте утраченных после октября 1917 года понятий — образов Руси, русского мира и духа.
     Да и возрождение Русской православной церкви, которой предстояли гонения, нередко сравнивали с ожиданием появления над водами святого озера дивного града Китежа.
     Для Церкви Дурылин сделал многое, хотя не всеми замеченное и до конца не оценённое. Монахом в 1919 году он не стал — духовный отец направил его на иной путь. 8 марта 1920 года Дурылин был рукоположен в сан диакона, а спустя неделю — в сан священника. Прямиком из стен Даниловского монастыря молодой батюшка отправился служить в столичный храм Николая Мирликийского в Кленниках, который и по сей день является украшением Маросейки.
     На фоне гонений на Церковь рукоположение в священника и служение в пока ещё не закрытом храме уже можно было расценивать как поступок. Правда, по тем временам критерии оценки поступков человека были другими, да и "оценщики" особой фантазией не отличались.
     Через два года Дурылина арестовали. Теперь его новыми "углами" стали Внутренняя тюрьма ГПУ, затем Бутырская тюрьма и Владимирский централ. Его трижды ссылали: сначала в Челябинскую губернию, позднее — в Томск, а затем на три года в Киржач.
     Восемь лет (с незначительными перерывами) скитаний по тюрьмам и ссылкам не сломали на вид болезненного человека с чертами одновременно купца и интеллигента, священника и поэта. Он продолжал активно заниматься литературным трудом и тайно совершать богослужения. Кстати, документами, подтверждающими факт снятия с себя Дурылиным сана, ни спецслужбы, ни архивы РПЦ не располагают.
     Круг его литературных интересов был необычайно велик: творчество Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, Федора Достоевского и Николая Лескова, западноевропейских поэтов и прозаиков. Этот интерес нашёл отражение в очерках, актуальность которых из года в год только усиливается. И именно тогда, вдали от столицы, Дурылин начал писать поразительные книги, которые своей фактурой затмевают столь популярные очерки "Москва и москвичи".
      
     В ПОИСКАХ СВОЕГО "УГЛА"
     Как известно, первый этнографическо-бытовой сборник под названием "Москва и москвичи" вышел из-под пера Михаила Загоскина ещё в середине XIX столетия. Позднее, уже в советский период, книгу с аналогичным названием и с не менее колоритными типажами и зарисовками выпустил репортёр Владимир Гиляровский. О таком факте Дурылин наверняка знал.
     Не мог он не знать и о знаковой для начала 1920-х годов небольшой брошюрке "Переписка из двух углов". По своей сути — это двенадцать писем, которые адресовали друг другу Вячеслав Иванов и Михаил Гершензон. Известные литераторы в эпистолярной форме подняли спор о путях и судьбах мировой культуры в наступившем XX веке. И до сего дня эта книга остаётся образцом интеллектуальной полемики и яркой наследницей классических культурологических прений прошлых столетий.
     Сергей Николаевич пошёл ещё дальше. В двух своих книгах — книге воспоминаний детства "В родном углу" и сборнике эссе о русских писателях, художниках и композиторах "В своём углу" он показывает не только жизнь Москвы и России конца XIX — начала XX веков, но и затрагивает глубинные философские парадигмы, которые являлись творческой основой многих его предшественников и современников, посвятивших себя служению Отечеству.
     Так для Сергея Дурылина, как и ранее для Вячеслава Иванова и Михаила Гершензона, понятие "Угол" стало сакральным образом Родины, вбирающем в себя очень многое, но главное — боль за будущее, за судьбу Града Китежа, таящегося до поры в синеве сказочного озера. А ещё эти две книги тесно переплетаются по стилистике повествования с "Москвой и москвичами".
     Только относительно недавно, уже в начале нынешнего века, сборники "В родном углу" и "В своём углу" вышли из тени прошлого и стали широко доступны читателю. Теперь уже и трансформация метафоры "Града Незримого" в мифологему "своего угла" становится достаточным основанием для того, чтобы судить о цельности "потаённого" дурылинского творчества.
      
     ТЕНЬ НА "БЕЛЫХ ПЯТНАХ"
     Биография Сергею Дурылина полна загадок. Бытует легенда, что он "снял рясу" по требованию наркома А.В. Луначарского ради смягчения участи ссыльного. Но этот факт нашёл бы отражение в прессе 1920-х годов.
     Как бы там ни было, период ссылок заканчивается и ему дозволяется вернуться в Москву. Он пока еще скитается "по углам", но активно занимается научной и литературной работой, читает лекции, его принимают на работу в Музей Малого театра.
     В 1936 году Дурылин успешно справляется с текстом театральной инсценировки "Анны Карениной" Л.Н. Толстого. Постановка с успехом идёт сразу в нескольких театрах страны, и на полученные гонорары он наконец обретает возможность устроить собственный угол. И в этом ему помогла супруга-монахиня.
     Брак Сергея Дурылина с Ириной Алексеевной Комиссаровой (1899-1976), которая сопровождала его во всех ссылках и всячески опекала, носил фиктивный характер. Принимая священнический сан, Дурылин взял на себя обет безбрачия, а поскольку он сана с себя не снял, то и обет оставался в силе до конца его дней. В то же время, по не подтверждённой документально версии, его "супруга" была ещё в юности пострижена в монахини. Но, как бы то ни было, они зарегистрировали гражданский брак в 1933 году и прожили под одной крышей не один десяток лет.
      
     БОЛШЕВСКОЕ АБРАМЦЕВО
     В 1936 году Мособлсовет выделяет Дурылину земельный участок на месте заброшенной подмосковной усадьбы князя Петра Одоевского.
     Это был пустырь, на окраине которого красовалась и по сей день действующая церковь. В советское время храм не закрывался, но, как гласит еще одна легенда, "тайный священник" отец Сергий Дурылин под его своды так ни разу и не зашёл.
     Деревянный дом Дурылина неподалеку от железнодорожной станции Болшево Ярославской железной дороги зимой утопает в снегу, а летом — в зелени кустов и деревьев.
     С первого же взгляда он привлекает своей необычной архитектурой. А когда начинает вырисовываться во всех своих потрясающих деталях история строительства этого здания, рука невольно тянется к потемневшим от времени камням и брёвнам.
     По легенде, этот дом проектировал сам архитектор Алексей Щусев. Но и Сергей Николаевич явно приложил руку к проекту. Только священник мог разработать концепцию дома в виде символической трехнефной базилики.
     К примеру, застекленная терраса спланирована как алтарная апсида, и даже сориентирована на восток. Сам же дом — его кирпичный фундамент, бревенчатые стены, да и хозяйственные постройки, возведены из остатков разрушенного Страстного монастыря, находившегося на нынешней Пушкинской площади, на том самом месте, где теперь стоит памятник Александру Пушкину. Даже оконные рамы болшевского дома когда-то украшали келарский корпус этой святой обители.
     Писатель и поэт Николай Телешов назвал эту усадьбу "Болшевским Абрамцевом" по аналогии с мамонтовским Абрамцевом. У Сергея Дурылина, как и у Саввы Мамонтова, собирались лучшие люди Москвы и всей России — актёры Малого театра  А.А. Яблочкина, В.Н. Рыжова, Е.Д. Турчанинова, И.В. Ильинский. Гостили Н.А. Обухова, И.С. Козловский, В.И.Качалов. Подолгу жили здесь Святослав Рихтер, Борис Пастернак, художник Роберт Фальк, сын отца Сергия Булгакова художник Федор Булгаков.
     Пастернак писал о Дурылине: "Это он переманил меня из музыки в литературу…".
     В книге для гостей сохранилась и запись Михаила Нестерова: "Здесь, в Болшеве, я жил всегда прекрасно, окружённый заботой и любовью дорогих мне людей: Сергея Николаевича и Ирины Алексеевны Дурылиных. Спасибо за все, за все…".
     В доме сохранилось несколько личных вещей живописца, включая его просторную рубаху, а также картины мастера. Дружба Нестерова с Дурылиным длилась тридцать лет, вплоть до самой смерти художника.
     Более того, Сергей Николаевич написал непревзойдённую монографию о жизни и творчестве Нестерова, которая переиздаётся даже и в наши дни.
     Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина в Болшеве был открыт в день рождения писателя — 27 сентября 1993 года. Задолго до этого, в 1926 году, он писал о себе: "Я глубоко провинциален и хотел бы писать под тенью не "пальмы", а "герани на маленьком окошке".
     В последние годы его жизни каждый день и час мечты сбывались. Он написал в Болшево множество произведений, которые только теперь возвращаются к нам полновесными многостраничными томами.
     Здесь он и скончался на рассвете 14 декабря 1954 года. Дурылин был похоронен с почестями в Москве на Даниловском кладбище. Гражданская панихида по признанному властями писателя, философу и театральному деятелю проходила при удивительном скоплении народа в Центральном доме работников искусств на Кузнецком мосту. А  в одном из храмов Киева его тайно и заочно отпели как православного священника.
     В болшевском доме посетители видят на мольберте копию картины Михаила Нестерова "Тяжёлая дума". Это портрет Дурылина. Специально для его написания по просьбе Нестерова Сергей Николаевич достал из шкафа рясу, которую, следуя ультиматуму Луначарского, не надевал со времен первого ареста.
     Время тогда было действительно сложное, заставляющее о многом задуматься.
     Сергей Дурылин свой град и угол всё же нашёл. Настало время и нам задуматься о том, где же теперь таится наш град Китеж?