Марина Замотина В РАДУЖНОЙ ПЕЛЕНЕ МИРОЗДАНЬЯ Нина ШАМАРИНА. "Двадцать/семнадцать". — М.: КЦ "Фелисион", 2019.
«Лета к суровой прозе клонят…" Именно эти слова Александра Сергеевича Пушкина я вспомнила, взяв в руки книгу Нины Шамариной. Но не по отношению к автору, а по отношению к себе как к читателю. И… книгу прочитала на одном дыхании, буквально — не отрываясь. А задумалась уже потом, когда перевернула последнюю страницу. Состояние было какое-то странное. Необъяснимое. Осталось ощущение, что я прикоснулась к чему-то удивительно родному, понятному. Я списала это на "лета".
В возрасте совсем не молодом хочется поностальгировать, поразмышлять о жизни вообще и её смысле в частности.
Но… Нина Шамарина совсем не размышляет в привычном понимании этого слова. В её прозе нет назидательности, и уж тем паче "суровости". Так чем же меня так "захватили" — хотела сказать "повести" Нины Шамариной, но озадачилась вопросом, как определить жанровую принадлежность произведений автора.
Слово "повесть" происходит от глагола "поведать". Старинное значение термина — "весть о каком-то событии" указывает на то, что этот жанр вбирает в себя устные рассказы, события, виденные или слышанные рассказчиком. Да, у Шамариной в её прозе событий достаточно много. Современное литературоведение определяет "повесть" как эпический прозаический жанр, занимающий промежуточное место между романом, с одной стороны, и рассказом и новеллой —
с другой. Однако объём сам по себе на жанр не указывает. Дело не только в объёме, а больше в содержании произведения: охват событий, временные рамки, сюжет, композиция, система образов и т.д. Принято считать, что рассказ обычно изображает одно событие из жизни героя, роман — целую жизнь, а повесть — ряд событий. Но и это правило не без исключений, границы между романом и повестью, а также между повестью и рассказом могут быть весьма расплывчаты. Иногда одно и то же произведение называется то повестью, то романом.
Поразмыслив, я решила, что произведения Нины Шамариной точно не романы. Рассказы? Или все-таки повести? В силу своей многогранности жанр повести с трудом поддаётся однозначному определению. В.Г. Белинский так писал о специфике повести: "Есть события, есть случаи, которых… не хватило бы на драму, не стало бы на роман, но которые глубоки, которые в одном мгновении сосредотачивают столько жизни, сколько не изжить её и в века: повесть ловит их и заключает в свои тесные рамки.
Её форма может вместить в себя всё, что хотите, — и легкий очерк нравов, и колкую саркастическую насмешку над человеком и обществом, и глубокое таинство души, и жестокую игру страстей. Краткая и быстрая, лёгкая и глубокая вместе, она перелетает с предмета на предмет, дробит жизнь по мелочи и вырывает листки из великой книги этой жизни".
Что касается небольших по объему эссе, то это все же новеллы. Они как всплески эмоций. Как яркие события, а точнее — как вспышки яркого света. Но в целом же книга очень разная. Тут и небольшие новеллы, и два рассказа, и повести, одна из которых вполне может назваться романом.
Проза Нины Шамариной — это история и повседневность, и постепенно, зримо проступающая любовь. Какое же счастье без любви? Герои писательницы живут в её прозе. Просто живут. Автор умело, талантливо создаёт атмосферу. Причём одинаково интересно и в то же время абсолютно обыденно получается всё — от комнаты умирающей женщины до кабины грузовика, где рожает ребёнка её другая героиня
Проза захватывает. Читаешь — как падаешь в бездну. В бездну слов и ощущений. Кажется, иногда перехватывает дыхание. А перечитаешь — и удивляешься. Слова-то обыкновенные. Каждая повесть очень жизненна. Особый случай — "Двадцать-семнадцать или жизнь в стиле пэчворк" — дань современности. Но только в названии. По содержанию — это какой-то непростой авторский художественный фильм с деталями и реалиями нашей жизни?
"Две его жизни, как два куска ткани разной фактуры и разного цвета, никак не соединялись в ровное полотно. Между той, переливчатой и бирюзовой, пронизанной солнцем, текучей, как морская вода в солнечный день, и теперешней — тяжёлой и душной, как солдатское сукно, должен быть какой-то буфер. Иначе они никак не стыковались. Рвались мысли, как нитки, невозможно было даже представить, что он, Лёха, жил как-то вне своей семьи".
Очень сильное впечатление производит рассказ "Побег".
Зоркий взгляд писателя проследил очень небольшой "кусочек" жизни героини и её жизневосприятие в такой непростой, если не сказать, самый страшный момент жизни.
"В юности мне казалось, что я умру пронзительно-синими мартовскими сумерками. Помните: последний краешек солнца только-только скрылся за кромкой леса. Длинные тени скользят за тобой по насту, который даже остриём лыжной палки протыкается не каждый раз, что уж говорить о лыжах. Хрустальный воздух в мелких-мелких звёздочках снежной пыли слегка звенит и так остро осязаем, что хочется потрогать его шерстяной варежкой, варежкой в матовых сосульках из-за оттаивающего и опять
замерзающего снега. Непонятная тоска наваливалась на меня в эти минуты, тоска огромная, как куполом нависающее небо над головой, как знак того, что в такой же закат снежной пылью стану и я".
Трепетно и мило. Но мурашки бегут по телу.
В прозе Нины Шамариной можно поискать идеи, сведенные воедино временем, нужные национальной идее философские, духовные высоты. Или какие-либо прозрения. Можно порассуждать о реальной и мистической жизни. Но почему-то хочется просто бежать глазами по строкам. Читать. И думать. И даже страдать.
Повесть "Проклятие Пани Солдатовой" тянет по содержанию на роман. Чего тут только нет. И времена, и люди. И их поступки, за которые приходится расплачиваться всю жизнь.
Нина Шамарина пишет для самого широкого (это слова из традиционных издательских аннотаций) круга читателей. Она не заманивает нас кошмариками или остротой. Она не взывает к читательскому уму-догадливости, в её прозе все предельно ясно. И совсем нет детективных ребусов, секретов политических интриг, чудесных любовных историй. Получается, что ничего нет из любимых ныне сериальных издательских рубрик.
"Макушка лета", "Подарок", "Остановись мгновенье" — это именно мгновенья! Читаем: "Макушка лета — климатического, а не календарного — связана для меня с цветением цикория. Цикорий цветёт на взгорке, вокруг его нежно-сиреневых и голубых цветков вьются осы, и кажется, что воздух звенит и колеблется от их беспрестанного жужжания. Просёлочная дорога чуть пылит мелкой золотистой пылью, добавляя общей картине лености и неги".
Шамаринскую долгую, с великолепием цвета, света, ветра, лугового, метельного духа строку не спутаешь ни с какой другой. Есть в ней — живо современной, вобравшей открытия русской и мировой поэтики, мощно метафоричной, какое-то старинное звучание. Восторг и преклонение вызывают и не перестают вызывать её лаконичные, афористично меткие строки, поражающие воображение. Широчайший круг ассоциаций.
Итак, без сомнения, Нина Шамарина включает в свои прозаические произведения довольно много людских историй, очень незатейливые повороты сюжета, даже самые трагические. И она бережно хранит благородную простоту чистой, живой и понятной нам, читателям, прозы.
Именно этим и будет Нина Шамарина близка читательскому сердцу, способному к ясному пониманию и верящему в любовь и искренность чувств.