Валентина Прядко __ ОСЕНЬ 1905 ГОДА
 Московский литератор
 №14 июль, 2019 г. Главная | Архив | Обратная связь 


Валентина Прядко
ОСЕНЬ 1905 ГОДА
Фрагмент романа “Паутина родства”
     Осень 1905 года для жителей Среднего Поволжья выдалась необычайно тёплой. Видимо, бабье лето ещё долго не собиралось сдавать свои позиции. Нещадно палящее солнце позволило крестьянам собрать с полей и огородов все остатки щедрого урожая. И, как водится, после тяжёлого труда наступало время подумать о свадьбах. Во всей округе бабка Акулина слыла самой надёжной и опытной свахой. Предвкушая большой урожай и на своём поприще, Акулина строила планы весьма и весьма обнадёживающие. Мысленно прокрутив в голове имена подрастающего поколения, остановила своё внимание на дочке соседа Федота. Аксиния росла у неё на глазах. И на удивление всех — из худенькой скромной девочки выросла стройная красавица.
     — Поспела девка. Пора… — вслух произнесла Акулина.
     Помолившись перед образами в благодарность Господу Богу за его непосредственное участие в её благом деле, она вышла во двор.
      
     На равнине между речкой Свияга и озером Зиган, в двадцати верстах от города Симбирска расположилось село с ласковым названием Кашинка. Несмотря на непохожесть в характерах быстрой и своенравной Свияги на тихий и спокойный Зиган, рыбы водилось в обоих водоёмах предостаточно. Спадающие до воды ивы облагораживали ландшафт. В центре села на лобном месте возвышался Храм Живоначальной Троицы, построенный в 1890 году в архитектурном стиле электика, где с 1896 году открылась церковно-приходская школа.
     Ещё в 1654 году по Государеву указу велено служить службу по Симбирску боярскому сыну Спиридону Никифоровичу Кашину, которому отвели земли в Симбирском уезде. Спиридон Никифорович был основателем нынешнего села Кашинки.
      
     Славилась Кашинка далеко за пределами своих границ. Народ проживал здесь трудолюбивый и талантливый. Насчитывалось в селе около двухсот небогатых, по тем временам, дворов. Семьи, состоявшие, как правило, из нескольких поколений, не переставали ежегодно радовать сельчан пополнением.
     Жизнь протекала размеренно, согласно традициям, передающимся от отца к сыну. Ничто не менялось в обычаях простой деревенской жизни.
     Казалось, с молоком матери ребёнок впитывал и радости, и горести, коих было немало у крестьян.
     Дети на селе всегда были непосредственными свидетелями всему тому, что происходило, и даже тому, что только ещё созревало в умах.
      
     Бабка Акулина, вдохновлённая только что созревшими планами, как-то неестественно по-молодецки выпорхнула со двора. Но неожиданно остановилась, увидев перед собой соседа по прозвищу Челнок, которого никто в селе не звал по имени. Да и мало кто помнил его наречённое имя Василий.
     А прозвище он получил благодаря своему неуёмному характеру. Повеса и балагур. Казалось, что он уже сроднился с этим образом и на этот счёт не имел никаких возражений.
     Не сказать, что Челнок особо блистал умом, но его прозорливые намёки приводили людей в замешательство.
     Когда тайное по непонятным соображениям становилось явным, они во избежание последствий удалялись от общения с ним. Акулина, поняв, что встреча с Челноком ничего хорошего не сулит, поспешила засеменить к своей избе.
     Вечерело. Надвигалась тихая звёздная ночь. Все работы приостанавливались. Хозяйки, выйдя из-за плетней, всматривались в медленно приближающееся стадо коров. Нарастало громкое мычание. По мере их приближения, женщины с любовью и лаской встречали свою живность. Довольная и насытившаяся скотина чинно и с достоинством заходила в подворье.
     Стадо прошло. Улеглась и пыль. Во дворах кое-где лаяли собаки. Вдоль села прогуливалась юная поросль, напевая страдания под гармошку.
     Небо темнело. Звёзды становились всё более выразительнее.
     — Аксиния, пора домой, — громко, стараясь заглушить пение, прокричала Груня. — Завтра рано вставать.       
     Аксиния, высвободив свою ладонь из сильных рук Луки, слегка приподняв подол длинной юбки, спешно скрылась в сумерках наступающей ночи.
      
     Происхождение Аксинии история умалчивает. Поначалу среди сельчан прошёл слушок, что она дочь какого-то случайно заезжего дворянина.
     Груня, её мать, тогда была в самом расцвете женской красоты. Статная фигура, правильные черты лица, завораживающая притягательная кротость в глазах. Весь её необычный для сельской местности образ не оставил без внимания гостя, щеголеватого, средних лет барина, к этой юной, девственно чистой девушке.
     Родители Груни отнеслись к нему с глубоким почтением. Называли его барином.
     Остановился он со своей свитою на неделю поохотиться на дичь. Да и был таков…
     Больше Груня его никогда не встречала. Только и осталось в памяти у неё имя Александр.
     Вскоре родители выдали её замуж за Федота.
     Парень он был надёжный, рассудительный. Всякие намёки односельчан на то, что воспитывает не своё дитя, пресекал на корню.
     Со временем разговоры утихли.
      
     Двумя годами ранее на сходе сельчан был избран новый староста Пантелей Лазаревич Борисов.
     Человек незаурядный, привлекательной внешности с ярко выраженными особенностями: высокий, черноглазый с лучезарной улыбкой.
     Находясь рядом с ним, человек ощущал спокойствие и защиту. Пользовался среди сельчан и волостного начальства большим уважением. Умел в критической ситуации найти выход, который бы удовлетворял большинство. Но с нарушителями был беспощаден.
     С волостным начальством водил дружбу. Любили они иногда постоловаться у старосты. Щедрое угощение и задушевные беседы привлекали.
     Словоохотливая хозяйка Аграфена потчевала, приговаривая:
     — Отобедайте, гости дорогие. Всё с пылу, с жару, — и меняя опустошённые на затейливо оформленные обильные блюда.
     Умела Аграфена и уважить, и вовремя вставить нужные слова. Росточка она была небольшого, вся такая пухленькая, светловолосая. Её внешность говорила сама за себя. Что и хозяйка отменная, и на язычок остра. Всегда найдёт выход из затруднительного положения. Женой Пантелею Лазаревичу была верной и относилась к нему с большим почтением. Слово мужа для Аграфены святое дело. Нельзя сказать, что семья Борисовых была зажиточной, но достаток всегда присутствовал.
      
     Сегодня, в день Покрова, колокола в Храме звучали по-особенному: динь-до, динь-до, динь-до…
     Домочадцы, одевшись по-праздничному, дружно покидали свои избы.
     Шла заутренняя Божественная литургия… по окончанию которой прихожане с ясными лицами и просветлённой душой, общаясь друг с другом, не спеша расходились по домам. Рядом со старостой шла его жена Аграфена и двое их сыновей — Емеля и Егор. Акулина, сообразив, что другого случая для разговора не предвидится, отстранившись от толпы, подошла к старосте.
     — Пантелей Лазаревич, поговорить бы надо. Дело есть.
     — Загляни вечерком, коли дело есть, — сказал и удивлённо посмотрел на Акулину.
     Получив приглашение, Акулина вновь влилась в толпу односельчан.
     Весь день на селе то тут, то там слышалось веселье: с песнями, разгулом. В такт песням лаяли собаки. По улице гуляла молодёжь и распевала частушки. Вперёд выскочила засидевшаяся в девках Поля:
      
     Пойду в лес, молиться буду
     Ко рябинушке густой.
     Сохрани меня, рябинушка,
     От славушки худой.
      
     Не уступая Полине, заголосила Вера:
      
     Пошла плясать,
     Только пол дрожит.
     Моё дело молодое,
     Меня Бог простит.
      
     В пляске и веселье дошли до Церковной улицы, где проживала вдова Вера. Так ватагой и ввалились в широко распахнутую дверь.
     Акулина не заставила себя долго ждать. Накинула на себя коронную кружевную шаль, заперла дверь на щеколду и отправилась к старосте.
     — Мир дому вашему, хозяева. Хлеб да соль,— покрестившись перед иконами, освещёнными ярко-тлеющей лампадой, присела к столу. И только после того как, пригубив стопочку водочки, закусив малосольным огурчиком, приступила к беседе.— Пантелей Лазаревич, Аграфена Кузьминична, Емеля-то ваш — жених хоть куда! Девки все глаза проглядели. Неуж-то никого на примете нет?
     — Не девка, чай… не засидится.
     — Дык ведь уведут красавицу. Хороший товар не залеживается. Да и ежели поразмыслить, кровей Аксиния благородных. Опять-таки, скажу, для потомства немало важный факт. Лань, а не девка.
     — Девка хороша, — вмешалась Аграфена. — Но надобно и Емелю спросить. Люба аль нет?
     — Так я к вам на пробу и пришла. Думать надо. Думайте. Я не тороплю. Но лучше свахи вам не сыскать. Все хлопоты беру на себя.
     Пантелей молчал. Сына он очень любил. Его гордость и надежда. Емельяну шёл двадцатый год. Телосложение ему досталась от отца, а вот характер матери. Он не хороводил вокруг себя ребят и, тем более, не главенствовал. Но отличался большим трудолюбием. Хозяйская жилка, наверняка, доставшаяся ему от родителей, с опытом ещё более окрепла. Староста понимал, что пора отделять сына — настала. Не ребёнок уже. Но всё же визит свахи застал его врасплох.
     — Акулина Степановна, благодарим за честь, но надо нам подумать, обговорить с Емелей. Хотя я и сам задумывался.
     — Да, Господь с вами. Думайте, думайте. А я пойду до дому. Девка-то уж больно хороша… Не упустить бы, — с этими словами Акулина, перекрестившись, поспешила к выходу, оставив хозяев в полном молчании.
     Посиделки у Варвары затянулись. В центре внимания, как и повелось, Челнок. Двигаясь от пары к паре, и непременно с присущими только ему насмешками выдавал краткую характеристику присутствующим. На этого балагура не особо кто обращал внимание. "Собака лает, ветер относит". Когда он поравнялся с Лукой, взгляды их сошлись. Опережая события, Лука, взяв Челнока за грудки, повёл его к выходу.
     Аксиния, предчувствуя недоброе, выскочила в след. Тонкие её ладошки вцепились в огромный кулак Луки, нанесённый над головой Челнока. На какие-то доли секунды Аксиния повисла в воздухе. Лука, побагровев, отпустил кулак вместе с Аксинией. Челнок, воспользовавшись ситуацией, исчез.
     Молодёжь начала расходиться по домам. Гармонь уже не была слышна, но разговоры эхом доносились до окраины. Лука проводил Аксинию до калитки. Хотел её поцеловать, но как-то не получилось. События последнего часа не располагали к проявлению нежности. Аксиния, выскользнув из сильных рук Луки, исчезла за дверью.
     Лукьян парень надёжный. Смелый и внешне привлекательный, как говорится: "первый парень на селе". Он был колоритен своим большим широкоплечим туловищем. Привлекал и статью, и неуёмным характером. Рыжеватый со светлыми очами. Любил погулять и повеселиться. Девкам он нравился. И каждая в глубине души мечтала стать его женой.
     Нравился он и Аксинии. От сельчан их симпатии друг к другу скрыть было невозможно. Поговаривали и о скором сватовстве. Лука вцепился в свой выбор, не желая никому уступать свою красавицу. Ему нравилась её задумчивая и загадочная грусть, маленькие строго-очерченные губы и белое с лёгким румянцем лицо.
     Емеля, вернувшись домой, застал родителей сидящими за столом.
     — Сынок, присядь. Поговорить надо, — Пантелей, сделав небольшую паузу, продолжил, — не пора ли тебе о своей семье подумать? Ты окреп. Можешь самостоятельно вести хозяйство. И невесту тебе подыскали.
     — Тять, я как-то об этом пока не думал. Не нагулялся ещё. А что за невеста?
     — Аксиния. Невеста хоть куда. И роду не плохого, — затараторила Аграфена.
     — Так к ней Лука, кажется, клинья подбивает.
     — А ты покумекай. Чей ты, а чей он. Бабка Акулина всё устроит честь по чести.
     — Озадачил ты меня, тять. Прямо как ушат с водой вылил.
     — Ну, да ладно. Утро вечера мудренее. Пора и опочивать.
     Но уснуть Емеле не пришлось… задумался. Представил, как он с Аксинией идёт под венец, как она хлопочет по дому… красивая, стройная. Но пока ещё такая далёкая. Задремал лишь под утро.
     — Емелька, вставай! — чуть ли не в ухо прокричал младший брат Егорка. — Тятя зовёт.
     Выйдя на крыльцо, Емеля увидел запряжённую лошадь и сидящих на телеге родителей.
     — Садись, Емеля. Надо бы съездить в волость. Прикупить кое-что.  
     Был ранний час. Прохладное солнце медленно врезалось в бледное небо. Всё только ещё пробуждалось, и Емеле после бессонной ночи жутко хотелось спать. Так, в полудрёме, он и не заметил, как небо прояснилось и солнце, прорезав облака, начало пригревать землю.
     Поездка была долгой. Вернулись под вечер с мануфактурой.
     Мысль о предстоящем сватовстве не покидала Емелю не на минуту. В душе и радость, и смятение, и затаившаяся тревога перед неведомым.
      
     Российская империя слабела. Народные волнения то тут, то там вспыхивали, как сухой валежник от нечаянно брошенной спички. Отмена крепостного права послужила толчком для зарождения протеста против власти.  
     Деревенская жизнь, напротив, не проявляла большого интереса и была пассивна к революционным агитациям. О таких понятиях как: партия социалистов-революционеров, боевая организация эсеров, анархисты, социал-демократы, большевики — имела весьма отдалённые представления.
     Новости, пусть даже и в искажённом виде, доходили до сельчан. Иногда слышно было, хотя и с большей осторожностью, высказывания своего мнения по поводу городских событий. Трактовали по-разному. Но мирная, размеренная жизнь села уводила жителей от забот городских.
      
     Погода после Покрова резко изменила свой характер. Подули северные ветра. Небо затянулось багровыми тучами. Позднее багровость перешла в серость. Неделю сыпал мелкий моросящий дождь. Дороги, напившись влаги, стали размываться. Казалось, что сумерки обкрадывают день. В избах рано загорались свечи и керосиновые лампы. До обильных снегов скотина паслась в стаде. Корма для неё в полях было уже не так много. Предзимье. Но для стельной животины разминка только на пользу.  
     На выселках подростки играли в лапту. Бабы толпились у колодца. Лукерья с Груней стояли особнячком. Им было о чём поговорить.
     — Груня, когда ожидаете отёл?  
     — К Рождеству, должно быть, — ответила Груня.
     — Нам не повезло. Яловая оказалась. Жалко под нож… Удой был не плохой, вторым телком.
     — Ты уж, Луша, извиняй. Спешу. Опара на подходе. Зайди как-нибудь вечерком… посумерничаем.  
     Зацепив вёдра самодельным коромыслом и подняв их на плечи, Груня плавно и осторожно направилась к своему дому. Она понимала, что Лукерья, желая посудачить о детях, нарочито завела разговор издалека. Но какой-то внутренний протест не давал Груне покоя. Породниться с Зыковыми не входило в её планы. Дочери своей она желала иную партию. Ей казалось, что Аксиния просто рождена быть не только любимой, но и богатой. Иван Зыков любитель выпить и особой крестьянской хваткой не обладал. От того семья и перебивалась, как говорится, с хлеба на квас. Лука парень неплохой и любит Аксинию пуще всего на свете. Но нет надежды, что сын не пойдёт по стопам отца…