Современный человек в какой-то мере находится в побеге от себя… А дело поэта — идти к себе… Русский язык общения несколько подсох, обезводился, если не обезбожился. Язык должен быть полноводным. А поэту дано чувство слова, и не только его духа, но и телесность его, и лицо его…
Этим обладали древние кудесники, пророки, отшельники, сказочники, Боян, автор "Слова о полку"… Пушкин, Есенин... Все игры, песни, танцы — подражание природе. Праздники. "День дню передаёт речь, ночь ночи передаёт знание"… Ничто никуда не девается. Поэзия охранима. Обычным языком передать, изобразить чувства нельзя. И по Сократу, — человек должен создавать мифы. И поэт сам — миф. И через человека течёт действительность. Песни в старину играли, теперь поют
или исполняют. Это уже иное. Передать чувство рационально, обнажённо древние не умели и не пытались. Они выражали действия символами. Например: "Утушка луговая, где ж ты ночку, ночку ночевала...". Или песня: "Во кузнице молодые кузнецы… Они куют да приговаривают: пойдём Дуня…" Они сошьют ей сарафан… И т.д.
Поэзия есть исповедальность, ощущение греховности и радости, литургия жизни.
* * *
Ложилась памяти державная дорога,
Сокрытая, горящая в крови,
Под сенью русского единственного Бога
Учился я и гневу, и любви...
Я шёл дорогою не десно и не вшуе,
Сгорал не раз в победах и грозе,
Теряя мужество в разноголосом шуме
И просветление в непрошенной слезе...
А впереди дорога столбовая
Неслась сквозь дебри мыслей и тревог.
Навстречу мне от края и до края
Выходил мой русский, чёткий Бог, —
Исчезло всё, и память, и дорога...
Один лишь путь лежал, как торжество.
И кроме правды, истины и Бога
Нет в мире нашем больше ничего.
* * *
Это было, наверно, давно...
И терпкая пыль, и вино.
Прохлады садовой гармонь,
Герань, дорогое окно.
И тёплый закат, как ладонь.
Но мучатся, ноют минуты
В крутых обречённых часах.
Раздеты минуты, разуты.
На незримых умчались крылах...
Ушли и моря, и державы,
Года и прекрасные дни,
Когда твои руки шептали,
И счастье сулили они…
* * *
По Сеньке — шапка
Вновь капитал жуёт узду железную.
Опять схватил позиции свои.
Но мне оставлены морозы наши трезвые,
Снега глубокие, да злые соловьи...
Сажусь я в сани русские, безбрежные.
Скрипят полозья, свищут соловьи...
Моя дорога, может быть, бесцельная,
Но эти сани — истинно мои!..
* * *
Всё прошло, всё промчалось, во мгле затерялось.
А было — в просторе заветного дня
Вмещалась легко животворная радость
И, как некую ценность, хранила меня.
Никакая меня не сгибала забота.
С ног не сшибала любая любовь.
Не дробила костей никакая работа.
И тёмная сила не вскрыла мне кровь...
Я богат. У меня есть покой и свобода.
И радость ко мне возвращается вновь.
Нет забот у меня, если сам я — забота.
И любви не отнять, — если сам я — любовь!
ИНЕЙ
Иней — рай русского человека,
Так исповеданно от века...
Союз тепла и лёгкого мороза.
Явление, — как будто ни о чём.
Присутствие — в отсутствии твоём.
Ты и поэзия стыдливая, и проза...
Глобальное отсутствие коснеющего зла.
Празднества мороза и тепла.
Иней.
* * *
Сияет солнце высоко.
Но выжить правде нелегко.
Но я живу в своём краю,
Толку ногами тень свою...
Летит в поля отродье зноя,
Глухие оводы в июль.
Свистит кроваво племя злое
Огнём трассирующих пуль.
А правда молится от горя
В своей борьбе, в своей судьбе
За всех за нас во всём просторе...
И за мою любовь к тебе!
СОЛОВЬЯМ
Певцам и воинам земли Русской
Заголосили в злости и любви
В укрытии густой лесистой кроны —
Отборные под Курском соловьи
Держали, как солдаты, оборону...
Ваш голос грозный и голоса "катюши"
Ещё хранит мой древний, чуткий слух;
Когда мне мама прикрывала уши
Теплом своих непобедимых рук.
Ваш голос, соловьи, он трепетен и чист.
Вдруг закипит, как кипяток в кастрюле,
Засыплет, как трассирующие пули,
Как молния он вспыхнет, засвистит...
Куда вы скрылись? И где заледенели?
Вы спутники, друзья тревожных дней?
Угасла где улыбка вашей трели,
Воскресшая опять в душе моей?..
Вас мало на земле осталось, мало,
Как рощ, дубрав в родимой стороне...
Как ваша песня крепко обнимала
Солдат живых и павших на войне…
БЕЛАЯ ВЕДЬМА В БАНЕ
Ведьма провыла голосом вьюги:
Жди, милок, письмо от подруги.
Из прежних стихов
Косо ли, а может, прямо, криво,
Важно, чтоб не впасть в эротику игриво.
Вам сказочку сплету легко, на диво
О том, о чём не ведает рука,
Что умному не по плечу, —
Легко для дурака...
Ведьма мне: — Потри, милок, мне спинку!
Уставив на меня калмыцкие глаза…
Мне было это, признаться, — не в новинку,
И я не стал спускать на тормоза…
Схватил мочалку рыжую, как кошку.
Мыло скользкое, юркое, как мышь...
Заиграла грудь, запела. Как гармошка.
Вздрогнули соски, как в заводях камыш…
Спина её с чарующей ложбинкой
Неслась протяжная, я в этом знаю толк.
Я поднаторел в массаже "по старинке",
Работаю подробно, как матёрый волк!
У ней упруги, шарнирны ягодицы,
Я спину тру с покорностью раба…
Реально всё. Но мнится мне, как снится.
И пот реальный катится со лба…
Вот надо же, как вещая синица,
Где-то тихо за морем жила.
Или по-пушкински: передо мной — девица,
Что где-то "за водой поутру шла...".
Мне снится сон. Куда-то тройка мчится…
Впереди прекрасная заря.
Поспели ягоды. Как хорошо мне спится!
И жизнь моя житейтвует не зря…
А ведьма стонет, носится, как вьюга…
Вальпурьгиева воцарилась ночь…
Не видим мы, не ведаем друг друга,
И уходим друг от друга — прочь…
Заря вдали так пышно розовела.
Прозрачный сон проходит стороной.
Её умытое увесистое тело
Читало сказку, придуманную мной…
ГАРМОНЬ
Вдруг, где-то там, в подземном переходе,
Запоёт гармонь, и вздрогнет вдруг во мне.
Так глубоко зарытая в народе,
Как герань в деревне на окне…
Качнётся поле, а во поле пшеница.
Бежит тропинка где-то между строк.
Народу некогда. Нельзя остановиться...
А путь народа, как гармонь, — далёк…
Но всё же в каждом нечто отзовётся.
Тоска и грусть прошедших в пропасть дней…
Слеза в душе, наверно, навернётся,
Слеза святая наших матерей…
Не стану я печалиться в кручине.
Не стану петь, а просто помолчу.
Мне не найти ни правды, ни причины.
Они мне, молодцу, теперь не по плечу…
Но вот поёт, рыдает в переходе
От правопорядка скрывшись, стороной.
Поёт, играет гармошка для народа
Под непобедимой, нашею землёй…
Какая б нас ни мучила кручина,
Гармонь солдат сопровождала в бой!
И прорастает к свету пуповина,
Поёт она! Под русскою землёй!..
В памяти ясно, обильно
Вишни живут у меня.
И обнимают всесильно
Спелостью сочного дня…
Помнишь ли ты эти ночи?
Вспомни хотя бы шутя!
Я вижу твои вишнёвые очи
В каплях заветных дождя…
* * *
Супруге Галине
По-всякому бывает, — вдруг открываюсь
Незнакомым другом сам себе.
Существенно к чему-то прикасаюсь,
Может быть, к любви, надежде и судьбе…
Но вздрогну вдруг.
Метнусь, похоже, в пропасть.
Стремлюсь схватить, а что — не знаю я.
Но нечто медленно, похожее на кротость,
Обретает вновь душа моя.
Свободно разрастается, покорно,
Мой дух течёт неслышно и легко…
Выходишь ты так ясно и просторно,
Хотя теперь ты где-то далеко…
И я упрямо слышу, понимаю,
Вспоминаю о тебе, любовь моя.
Тебя целую, крепко обнимаю…
А ты мне шепчешь: — Я твоя, твоя…
Зачем ушла? Зачем не оглянулась?
Оставленность зачем оставила, зачем?
Захлопнулась та дверь. Ты не вернулась.
И я один. И стал почти ничем…
Но вот, когда я снова прорастаю,
Как зерно во мгле земли своей,
То свет твоей любви, как и сказать не знаю, —
Чем дале от меня, тем ближе, тем сильней…
И грустно станет, жизнь необозрима.
Как тесно ей, мучительно во мне!
И я смиряюсь. Но знай, что ты любима.
И здравствуй там, в небесной тишине…
* * *
Мне тебя ромашки загадали
В просторах летнего некошенного дня.
Они не ведали и про меня не знали,
Но хранили для тебя меня…
Кто расскажет, что такое счастье,
Где судьба, где живут и теплятся они?
Где таятся, где они роднятся,
Как родятся звёздные огни…
Я отброшу думы все, сомненья,
Угомонюсь, усну и вновь проснусь.
Расскажу тебе стихотворенье,
И к тебе среди ромашек прикоснусь.
Ветерок заденет понемногу
На лугу ромашку чуть, слегка.
Вот она, счастливая дорога,
А дорога наша — далека…
Посмотри, вокруг одна дорога!
Мы друг в друга вечно вмещены….
И глядят ромашки недотроги,
И о чём-то говорят они…
ПРИНЦЕССА
Жизнь — это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь — это океан и тесная тюрьма…
Семён Надсон
Эту песню мне пропел Мурлыка, —
Наш обычный хитрый кот в мешке.
Он в строку вязал умело лыко
На своём кошачьем языке…
И вот однажды, где-то на перроне,
Всегда готов к труду и обороне,
Вдруг перепутал, где зло, а где добро,
И, сплетая бешено круги,
Он у кота французского Перро
Изящно стырил чудо-сапоги …
Прекрасная ему маячилась карьера,
Но он свалял по-русски дурака, —
Стащил по жадности у честного Пастера
Литровку колдовского молока…
Его схватили, и тут же по этапу
Во Францию галантно повели,
Но о булыжник кот ломает лапу, —
И вновь его в Россию отвели…
И вот сидим мы с ним в каком-то баре,
Разводим тары-бары грешные свои.
Взахлёб он мне мурлыкал, басни баял
О приключеньях всяких и любви!
МАТРОСЫ
Грозно качается море,
Рвёт полосатую грудь.
Красные веки простора
Берег не может сомкнуть.
Тихо прошамкает шхуна.
Воет причал, как шакал.
Шарахнет, блеснув, как акула,
Девятый нахрапистый вал…
Как будто шахтёры в забое
Пласты сокрушают, руду.
Дело матросское — злое,
Но море с ними в ладу.
Держитесь, братья матросы!
За горло хватайте накат!
Матросы тяжелые монстры
Насмерть, качаясь, стоят.
Нет у матросов вопросов.
Один восклицательный знак!
— Давайте закурим, матросы,
И выпьем давайте "за так"!
За вас, наши чудища века!
За вас, полосатых чертей!
Нет на земле человека
Добрее матросов и злей!..
* * *
Расцвёл укроп и хрен на огороде.
Цвели картофеля туманные цветы…
Всё, как по графику, что свойственно природе.
И ты цветёшь в объятьях красоты…
О юности святая простота!
Шальных надежд, мечтаний небылицы.
Цветут, цветут поля пахучие пшеницы,
Подсолнухов мордастых широта…
А где же вы, забавы и безделье,
И наших губ опасное сплетенье…
Качает головою старый хрен,
А он качает, стало быть, затем,
Что чистоту нам следует блюсти,
Ведь грех, он рядом. — Господи, прости!
А утки крякают зачем-то нам вослед.
Гогочут, отряхаясь, гуси.
А на дворе у тетушки Маруси,
Сверкает солнце, как велосипед.
Нам с тобою весело вдвоём.
Отчего? — Не ведаем о том.
Неведенья дуда дудит со всех сторон.
Неведенье есть правды простота,
Как правда домотканного холста.
Неведенья прекрасный чистый сон.
Жизнь хороша, восторженно цветиста.
Везде простор для глаз, куда не кинь!
А на душе безоблачно и чисто.
Всё, как задумал Бог! А потому — Аминь!..