Николай Карташов __ ПЕВЕЦ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
 Московский литератор
 №21 октябрь, 2019 г. Главная | Архив | Обратная связь 


Николай Карташов
ПЕВЕЦ ЗЕМЛИ РУССКОЙ
210 лет со дня рождения русского поэта Алексея Кольцова
     В январе 1831 года на страницах "Литературной газеты" было опубликовано стихотворение "Перстень" никому не известного поэта Алексея Кольцова.
     Оно было сопровождено следующим предисловием: "Вот стихотворение самородного поэта, г. Кольцова. Он воронежский мещанин, и ему не более двадцати лет от роду; нигде не учился и, занятый торговыми делами по поручению отца, пишет часто дорогою, ночью, сидя верхом на лошади. Познакомьте читателей "Литературной газеты" с его талантом". Рекомендательные строки были подписаны загадочной криптонимной подписью: "Н. С-ч".
     Ниже были помещены и сами стихи:
      
     Я затеплю свечу
     Воску ярова,
     Распаяю кольцо
     Друга милова.
      
     Загорись, разгорись,
     Роковой огонь,
     Распаяй, растопи
     Чисто золото.
      
     Без него — для меня
     Ты ненадобно;
     Без него на руке —
     Камень на сердце.
      
     Что взгляну — то вздохну,
     Затоскуюся,
     И зальются глаза
     Горьким горем слёз.
      
     Возвратится ли он?
     Или весточкой
     Оживит ли меня,
     Безутешную?
      
     С этого стихотворения, можно сказать, и начался путь в большую поэзию певца земли русской Алексея Васильевича Кольцова (1809-1842). А первооткрывателем поэта стал студент Московского университета Николай Владимирович Станкевич. Именно он скрывался под криптонимной подписью "Н. С-ч".
     Их знакомство состоялась в имении отца Станкевича в селе Удеревка Воронежской губернии, куда прасол Кольцов пригнал скот. Младший Станкевич в это время находился там на каникулах.
     Как вспоминал Януарий Неверов, друг Станкевича, было это так. Станкевич, ложась спать, долго не мог найти своего камердинера, и когда последний явился, то на замечание барина привел такое оправдание, что вновь прибывший прасол Кольцов за ужином читал им такие песни, что они все заслушались и не могли от него отстать. При этом слуга рассказал несколько оставшихся у него в памяти куплетов, которые и на Станкевича произвели такое впечатление, что он пожелал лично узнать от Кольцова, откуда он достал такие прекрасные стихи.
     На другой день он пригласил его к себе и, к удивлению, узнал, что автором этих стихов является сам Кольцов. Станкевич попросил его передать ему стихотворения и пообещал их напечатать в Москве.
      
     Опубликование стихотворения, безусловно, дало молодому поэту уверенность в своих силах, подбодрило его, а также принесло ему даже некоторую известность.
     Весной того же года Кольцов собственной персоной заявился к своему литературному покровителю в Москву.
     Молодой стихотворец остановился у Станкевича, который принял его сердечно, как родного, и ввёл в круг своих товарищей.
     Из той первой поездки Кольцов вернулся окрылённый. Встречи с людьми добрыми и светлыми и, в первую очередь, со Станкевичем, Виссарионом Белинским оставили в его сердце неизгладимое впечатление.
     От новых друзей, собственно, и получил Кольцов благословение на своё дальнейшее поэтическое творчество.
     А в 1835 году увидел свет и первый сборник поэта-самородка. Он был напечатан в Москве в типографии Н. Степанова и назывался просто "Стихотворения Алексея Кольцова". В книжке насчитывалось всего 40 страниц, а продавалась она за два рубля.
     Издание было осуществлено при непосредственном участии Станкевича, в том числе и на его деньги. Станкевич отобрал для сборника 18 стихотворений, в том числе "Песня старика", "Сестре при посылке стихов", "Удалец" ("Мне ли, молодцу разудалому…"), "Великая тайна. Дума", "Люди добрые, скажите", "Вздох на могиле Веневитинова", "Песня" (Ты не пой, соловей), "Первая любовь", "Не шуми ты, рожь", "Путник", "Видение Наяды", "Пирушка русских поселян", "Маленькому брату", "К.N." (Опять тоска, опять любовь), "Размышления поселянина", "К другу" (Развеселись, забудь, что было), "Песня пахаря" (Ну! тащися, сивка), "Совет старца".
     Русская поэзия тогда ещё не знала такого всплеска и порыва чувств, как их сумел выразить Кольцов. В его песнях искренне и размашисто зазвенела душа народная. Все, в них изображённое, запечатлённое, было для поэта не частью чьей-то посторонней судьбы, а своим, увиденным, выношенным в сердце:
      
     Ты не пой, соловей,
     Под моим окном;
     Улети в леса
     Моей родины!
      
     Полюби ты окно
     Души-девицы…
     Прощебечь нежно ей
     Про мою тоску;
      
     Ты скажи, как без ней
     Сохну, вяну я,
     Что трава на степи
     Перед осенью.
      
     Без неё ночью мне
     Месяц сумрачен;
     Среди дня без огня
     Ходит солнышко.
      
     ЛитературнаЯ критика достаточно благожелательно приняла сборник самобытного поэта.
     Первые статьи о Кольцове и его стихах были напечатаны в журнале "Сын Отечества" и "Журнале народного просвещения. Обстоятельную и предметную рецензию "Стихотворения Кольцова" опубликовал в 1835 году в журнале "Телескоп" Виссарион Белинский.
     "Немного напечатано их из большой тетради, — написал наш первый критик о кольцовских стихах, — не все из напечатанных равного достоинства; но все они любопытны как факты его жизни… Большая часть положительно и безусловно прекрасны. Почти все они имеют близкое отношение к жизни и впечатлениям автора и потому дышат простотою и наивностию выражения, искренностию чувства, не всегда глубокого, но всегда верного, не всегда пламенного, но всегда теплого и живого… поэзия Кольцова так проста, так неизысканна и, что всего хуже, так истинна! В ней нет ни диких, напыщенных фраз об утесах и других страшных вещах; в ней нет ни моху забвения на развалинах любви, ни плотных усестов, в ней не гнездится любовь в ущельях сердец, в ней нет ни других подобных диковинок".    
     Безусловно, эти лестные и даже где-то восторженные отзывы сыграли свою роль, как бы сейчас сказали, в продвижении имени поэта-самородка. Не случайно маленькая книжка вскоре принесла прасолу известность в литературном мире, дала возможность очутиться в обществе "славной стаи" писателей, подружиться со многими известными поэтами. Современные исследователи насчитали их порядка полусотни. Например, в северной столице Кольцов был доброжелательно принят В.А. Жуковским, В.Ф. Одоевским, П.А. Вяземским, другими известными поэтами и писателями.
     Наконец, Кольцов познакомился с самим "богом поэзии" — Александром Пушкиным. Через полгода в статье "Письмо к издателю", опубликованной в "Современнике", опровергая мнение, будто в последнее время замечено "равнодушие к поэзии", Пушкин на примере Кольцова, наоборот, указал на интерес к поэзии: "Кольцов обратил на себя общее благосклонное внимание". Лаконичная и точная формулировка великого поэта.
      В то же время надо иметь в виду, что далеко не всем, особенно некоторым вельможным столичным литераторам, пришелся к их писательскому двору поэт-самородок, поэт-самоучка, поэт-прасол из воронежских степей. Одни принимали его как диковинку, смотрели на него, как смотрят на заморского зверя. Другие взирали на Алексея Кольцова с плохо скрываемым чувством собственного превосходства, высокомерия и пренебрежения, мол, каждый сверчок должен знать свой шесток. Третьи  вообще старались его не замечать, поворачивались спиною.
     Известный московский литератор (якобы Н.Надеждин), как-то общаясь со Станкевичем и Белинским, издевательски заявил им:
     — Что-де вы нашли в этих стишонках, какой тут талант? Да это просто ваша мистификация: вы просто сами сочинили эту книжку ради шутки!
     Популярный поэт Нестор Кукольник, автор нашумевшей в то время "Роксоланы", встретившись с Кольцовым, высокомерно протянул ему два пальца. Кольцов в ответ лишь усмехнулся, понимая, что для вельможного Кукольника он всего лишь погонщик скота, степняк, мужик…  
      
     Кольцов, как уже сказано, обладал природным умом. И всё же, того образования, какое имел Станкевич, его друзья, ему не хватало. Кольцову в диковинку было слышать ставшими привычными для круга Станкевича слова "абсолют", "субстанция", "воплощение духа в природе", "субъект и объект". Понимание их, конечно, не далось поэту и впоследствии, о чём он признавался в одном из писем к Белинскому: "Субъект и объект я немножко понимаю, а абсолюта — ни крошечки, — впрочем, о нём надо говорить долго, — а если и понимаю, то весьма худо; хорошо тогда понимать, когда сам можешь передать; без этого понятья не понятья".
     Действительно, вопросы "о тайнах неба и земли", которые обсуждались в кружке Станкевича, сильно озадачивали Кольцова. Однако интерес к философским занятиям у него огромен. Не случайно в тот период поэт пишет много дум. Его думы, по определению Белинского, особый и оригинальный род стихотворений.
     Конечно, Кольцов не являлся первооткрывателем этого жанра. Написание дум было характерно для украинской поэзии. Но Кольцов знал украинское народное творчество, поскольку во многих уездах Воронежской губернии, которую он изъездил вдоль и поперёк, проживали выходцы из Малороссии. От них он впервые и услышал стихи-раздумья.  
     Кольцовские думы того периода — это результат его поездок в Москву, встреч с друзьями и, в первую очередь, со Станкевичем. Именно влияние последнего ощущается в содержании его стихов. В таких стихотворениях, как "Великая тайна", "Неразгаданная истина", отражены вопросы смысла жизни, сущности и цели человеческого бытия.
     Под влиянием бесед в кружке Станкевича у Кольцова сложились и другие думы, в частности, "Человек", "Поэт".
     Сам Кольцов нередко чувствовал это влияние на своё творчество. Так, по поводу "Думы двенадцатой" он написал: "Она у меня выскочила в минуту; если она не из чего-нибудь, то пусть будет моя. Как-то таким образом у меня написалось, хотя я и не охотник на чужбинку".
     Однако надо отметить, что в области философской лирики Кольцов достиг немногого.
     "Дело не только в том, что автору не хватало специальных знаний, — написал один из современных исследователей творчества поэта-самородка О. Г. Ласунский. — Сам склад его дарования не располагал к умозрительному, созерцательному характеру творчества. Художник явно подавлял в Кольцове философа… Главная и бесспорная заслуга Кольцова перед родной литературой — его замечательные "русские песни", выросшие наполовину из фольклора".
     Много раньше, в 1846 году, в статье "О жизни и сочинениях Кольцова" об этом скажет Белинский. Скажет уверенно, сняв сомнения, озвученные в 1835 году им же самим по случаю изданного на средства Станкевича первого сборника стихов: "Не знаем, разовьётся ли талант Кольцова или падёт под игом жизни?"
     Критик напишет: "…До Кольцова у нас не было художественных народных песен, хотя многие русские поэты и пробовали свои силы в этом роде...".
     И далее Белинский говорит, что даже Пушкин, "несмотря на всю объективность своего гения… не мог бы написать ни одной песни вроде Кольцова, потому что Кольцов один и безраздельно владел тайною этой песни. Этою песнею он создал свой особенный, только одному ему довлевший мир, в котором и сам Пушкин не мог бы с ним соперничествовать, — но не по недостатку таланта, а потому, что мир песни Кольцова требует всего человека, а для Пушкина, как для гения, этот мир был слишком тесен и мал и потому мог входить только как элемент в огромный и необъятный мир пушкинской поэзии".
      
     Кольцов прожил на свете всего тридцать три года. Он умер от чахотки, лечить которую в то время не умели ни в России, ни за её пределами.
     Ушёл поэт в мир иной тихо, держа в ладони теплую руку своей няни.
     К сожалению, его смерть не вызвала никакого сострадания со стороны отца — Василия Петровича, с которым у Кольцова еще с юношеских лет были весьма сложные отношения.
     Как рассказывала сестра поэта А.В. Андронова, на следующий день после его смерти в Темном ряду, в лавке Мелентьева, происходила такая сцена. Приходит туда Кольцов-старший и спрашивает парчи, бахромы, кисеи. Выбирает, торгуется. Хозяина в лавке не было, но вскоре он пришел. Отец Кольцова пустился в разговоры о том, как он накануне вечером весело провел время в трактире, что у него вышло подходящее дело с дворянами.
     — А кому это ты парчу покупаешь? — спросил у него хозяин лавки.
     — Сыну… Алексею: вчерась помер, — был ответ.
     Едва ли не весь Воронеж знал о конфликте отца с сыном. Раздор возник из-за того, что Кольцов-младший отказался жениться на девушке, выбранной Кольцовым-старшим.
     А еще раньше произошла другая драма. В их доме жила крепостная горничная Дуняша, девушка редкой красоты и чуткости. Юноша страстно полюбил её, но отец счёл унизительным родство со служанкой и во время отъезда сына по прасольским делам продал Дуняшу донскому помещику в казачью станицу.
     Кольцов тогда слёг в горячке и едва не умер. Оправившись от болезни, он начал искать невесту, но поиски оказались безрезультатными. Кольцов долго переживал разлуку, обида на отца осталась у него до конца жизни.
     Безусловно, болезнь душевная принесла поэту не меньше страданий, чем болезнь физическая. Не будь её, может быть, Кольцов не ушел бы так рано из жизни.
     Похоронили его на Митрофановском кладбище.
     За год до своей смерти поэт написал Белинскому: "Если литература дала мне что-нибудь, то именно вот что: я видел Пушкина, жил долго с Сребрянским, видел Станкевича…".
     Нет сомнения, что Кольцов назвал имена самых близких для себя людей, которых искренне и горячо любил.