Олег Трушин
НА ПРОСТОРАХ ТИХОГО ОКЕАНА: ОСТРОВ СТАРИЧКОВ Увидеть птичьи базары было моей давней мечтой. У нас, в средней полосе России, такого чуда природы нет. Это достопримечательность большой воды. А для Камчатки, омываемой Тихим океаном, Охотским и Беринговым морями, птичьи базары — обычное явление. Вот только, расположенные практически на отвесных береговых или отдельно стоящих в океане-море скалах-островах, которых тут сотни, они становятся труднодоступны для наблюдателя, и подобраться к ним можно только по большой воде.
Из порта Петропавловска-Камчатского выходим в полдень. Ясный солнечный, безветренный день, хотя до полудня сильно штормило, и небо "по-камчатски" было затянуто плотными дождевыми облаками. Дождя ждали с часа на час, но он так и не наступил. Наш небольшой катерок, набрав нужный ход, покачиваясь на волнах Авачинской бухты, взял курс к "Трём братьям".
В туманной дымке, заслонённые у подножия грядами зелёных сопок, просматривались ровные контуры заснеженного конуса вулкана Вилючинского. Чем дальше мы отходили от береговой линии, тем всё больше мельчали, растворяясь в фиолетовой дымке марева, городские кварталы, раскинувшиеся у подножия сопок, деревянные домишки жителей-сторожилов, построенные невесть когда и хоронившиеся в тиши старых городских улиц "верхнего" города. И город, вытянувшийся среди сопок, уже не казался
таким большим, когда преодолеваешь его улицы на наземном транспорте.
Из Петропавловска-Камчатского отправиться в Тихий океан через Авачинскую бухту, или как правильно по "географическому" — губу, дело обычное.
Тихий океан — огромная бездна на краю света! Морская даль, уходящая далеко за горизонт. А Авачинская губа — огромный карман Тихого океана, своего рода "приложение" к Авачинскому заливу вод Тихого океана. Название своё получила неспроста — в неё многочисленными рукавами впадает одна из самых крупных рек полуострова, — Авача. Изрезанная большими и малыми бухтами, с выпирающими в неё участками суши, Авачинская губа есть своего рода трамплин перед выходом в бескрайние
просторы величественного Тихого океана.
Три скалы — кекуры, получившие название "Три брата", возвышающиеся у самого выхода в Тихий океан, давно уже стали символом Авачинской бухты. Две крупных скалы стоят, что говориться, "бок о бок", третья — несколько в стороне. Ещё при заходе на посадку, из иллюминатора самолёта, сделавшего круг над бухтой, я отчётливо рассмотрел эти причудливые скалы. Как многие другие скалы-кекуры, порождённые вулканическим извержением, они стали пристанищем для морских птиц.
О том, что скалы "уважаемы" морскими птицами, говорят выбеленные помётом стены. Успевшие на самом верху порасти не только мхом, но и припустить вихры кустарников, чьё семя занесло сюда буйным ветром или птицами, они служат добрым пристанищем для морских птиц и в первую очередь для чаек. Их полчища с резким, душераздирающим криком кружили над скалами. И чем ближе приближалась к "Трём братьям" наша шхуна, тем больше чаек поднималось на крыло. Мне отчасти была непонятна их тревога — ведь столько
больших и малых кораблей проходит возле них за сутки, и большая их часть, неизменно сбрасывая узлы, дабы дать возможность посмотреть на скалы путешествующим по бухте, приостанавливается у этих причудливых каменных изваяний. Могли бы уже и привыкнуть!
Рыболовецкие суда, которые было легко узнать по высоким мачтовым кранам и лёбёдкам, "гуляли" по Авачинской бухте в окружении чаячьих стай, чувствующих лёгкую добычу. Над самой водой, едва не касаясь крыльями морщинистой водяной зыби, проносились парочки краснощёких, "стройных" бакланов, стайки ипаток с причудливым обликом, напоминающим грим циркового клоуна, и топорков с красными клювами-колунами.
Иногда над поверхностью воды показывались осторожные, но очень любопытные нерпы. Всегда держащиеся на почтительном расстоянии от шхуны, нерпы, вынырнув из воды на какое-то мгновение, вскоре вновь пропадали из виду.
Взгляд привлекали то и дело выпрыгивающие из воды серебристые лососи, идущие на нерест. Иногда их "пируэты" были в несколько заходов, и лосось, словно брошенный по зеркалу воды камушек, то и дело выныривая из воды, скользил по её поверхности. Забавно было наблюдать за стайками топорков, неуклюже поднимавшихся с воды, смешно отклячив ноги и быстро перебирая своими маленькими кубоватыми крылышками. Успешные пловцы, они в полёте казались никудышними летунами, и поднимались
на крыло лишь тогда, когда наша шхуна им "наступала на пятки"…
Огромный желтоклювый белоплечий орлан, усевшись на полусухую берёзу, стоящую прямо у самого скального склона, внимательно следил за тем, что происходит в бухте. Их гнездо было на самой вершине отвесной скалы, забраться на которую с воды (я думаю, что и с суши), невозможно. Другой орлан, сидящий на гнезде, временами раскрывал огромные крылья, держа их по несколько минут раскинутыми в стороны.
Уже далеко за полдень наша шхуна взяла курс к мысу Безымянному, являющемуся, вместе с противоположным мысом Маячным, своеобразными воротами в просторы Тихого океана.
Обогнув мыс Безымянный, выдающийся острым конусом в океан, наша шхуна наконец-то взяла курс на восток Авачинского залива, к острову Старичков.
Отчего Старичков? — спросит читатель. И впрямь название забавное. Можно подумать, что остров обитаем одними старичками. А отчасти есть в этом определённая правда! Вот только старички — это морские птицы. Если бы не перепончатые лапки, то и не признаешь в них морских обитателей. Скрытны, вся активность в сумерках и ночью. Гнёзда прячут меж скальных расщелин, и добраться до них порой бывает очень сложно. Оперением скромны, серый сюртучок, да белая грудка. На голове "за виском"
необычная прядь перьев, словно седина пробила. Величиной с голубя. Вот только форма тела вытянутая, приспособленная к жизни на воде. О старичках мне рассказал Михаил Яковлевич Жилин, известный камчатский писатель и журналист, бывавший не единожды на острове Старичков: "Скрытная птица, больше времени на воде проводит, чем на суше. Сторонится чужого присутствия. Много в её жизни для человека белых пятен", — сказывал Михаил Яковлевич.
К месту отметим, что многие бухты, острова, скалы тут получили свои названия по названиям птиц. Есть, к примеру, бухта Чаячья и остров Топорков. Есть Бакланья скала... Словно названия густонаселённых кварталов в большом городе. Не правда ли?
Ну а пока мы добирались до острова, нас неотступно преследовали стаи крикливых чаек, неуклюжих топорков, галантных кайр. Топорки, смешно поднимаясь с воды, сперва делали маленькую пробежку, быстро работая культяпистыми крыльями, и, в конце концов, набрав нужный разбег, тяжело встав на крыло, тянули свой полёт до безопасного места. Кайры, чистики, вынырнув из воды с мелкой рыбёшкой в клюве, через секунду-другую поглотив её, вновь пропадали в океанской пучине. Моё внимание привлекла
пара краснощёких бакланов, со всего маху ушедшая под воду прямо на волне, что создавала за собой наша шхуна. Неспроста совершили такой вираж! Вскоре оба выскользнули из воды с "добрыми" рыбками и, проглотив добычу, мгновенно поднялись на крыло.
Всю дорогу до острова я стоял на палубе, всматриваясь в горизонт, ожидая появления таинственного острова Старичков. Он появился издали, как мираж, прикрытый сверху лёгкой пеленой морского тумана, словно выросший из морских глубин. И чем ближе мы подплывали к острову, тем больше он "крепчал" в своих формах, поднимаясь над водной стихией. Вокруг него было несколько островерхих скал, рифов. Остров казался огромным ковчегом среди водной стихии, непреступной крепостью,
выстроенной природой среди океана.
Покрытый зеленью, местами словно приплюснут из-за отвесных скал, остров был необычен по своей форме, и в нём явно выделялись несколько мысов, некоторые из которых попросту обрывались у воды высокими утёсами, делая подъём на остров невозможным. Горный хребет острова, плотно окутанный зеленью кустарников и травяной растительностью, ближе к воде всё же оголяет ребристую серость суровых скал.
Над островом кружила туча морских птиц, среди которых без труда можно было узнать всё тех же чаек, бакланов, тупиков, и других, чья жизнь тесно связана с океанским простором. От птичьего гама резало слух, и чем ближе мы подходили к острову, тем этот океан звуков становился острее.
Рядом с островом было несколько одиночных скал, густо усеянных колониями чаек-моёвок. Эти острова, в сущности, были огромными каменными глыбами, на самой маковке покрытых зелёнкой. К одному из них, сбросив обороты, наша шхуна подошла очень близко. Наше присутствие явно взволновало чаек. Многие из них поднялись на крыло, но большинство продолжало оставаться у своих гнёзд. Неровная стена скалы, словно собранная из больших и малых камней, служила для чаек большим "общежитием".
Вот уж точно "В тесноте да не в обиде!" Среди скалистых уступов, словно прилепленные пучки сена, просматривались десятки гнёзд. И что самое интересное — ни одно из них не пустовало. Судя по тому, как плотно сидели в некоторых из них чайки, в гнёздах явно были кладки. Под каждым гнездом камни были "исписаны" чаячьим помётом, и на отдалении от скалы казалось, что кто-то прошёлся по ней белой краской, хаотично выкрашивая каменные уступы. Некоторые уступы чайки использовали в качестве присады,
и это можно было понять по сильно выпачканным камням.
Каменистое подножие острова Старичков было напичкано чайками. Скопления чаек своим видом, безусловно, отвлекали моё внимание от других обитателей острова. Прямо у левого борта шхуны из воды вынырнул краснолапый чистик с мелкой рыбёшкой в клюве и быстро поплыл к берегу. Насколько каменистое дно у острова было хорошо видно с палубы нашего судна. Прозрачность воды у самого берега давала такую возможность. Иногда под водой мелькали фигурки шарящих по дну кайр и чистиков. Вынырнув
на секунды, они вновь уходили под воду, не обращая на нас ни какого внимания.
Не всем обитателям острова каменные "холодные" стены скал по душе. Кто-то гнездиться в зелёной "полосе" острова, а кто-то, как, к примеру, топорки, предпочитает вообще рыть норы.
Несколько отойдя от рифов, окружающих остров, наше судно начало обходить остров, который оказался, в сущности, не таким уж и большим, каким показался мне издалека. В неполные полчаса шхуна, под непрекращающиеся крики чаек, полностью обогнула остров.
На каменных глыбах северной стороны острова я заметил огромного сивуча. Похожий на огромного бурого медведя, сивуч явно разомлев на солнышке, отдыхал. Накатывающиеся на скалы волны едва не доставали его. Положив голову на огромный камень, сивуч словно наблюдал, как играет, пенится морская пучина, облизывая суровые, пожелтевшие от морских водорослей скалы. Иногда он принимался задней ластой чесать бок, прикрывая от удовольствия глаза. Наша близко подплывшая шхуна нисколько не
смущала сивуча, и он лишь несколько раз приподняв и повернув голову в нашу сторону, вновь укладывался, словно на подушку, на огромный позеленевший камень. На северной стороне острова было значительно тише, чаячьих колоний не было, и лишь шум размеренно накатывающихся и разбивающихся о скалы волн нарушал тишину этого островного уголка.
Отходили мы от острова уже в раннее предвечерье. Солнце уже вот-вот должно было скрыться за горизонтом, и на остров начала опускаться туманная хмарь. Даль погружалась в лёгкие сумерки, и линия горизонта начала растворяться, сливаясь с океаном. Спустя некоторое время она стала совсем неразличимой. Океан из нежно-синего цвета стал бирюзовым. А когда солнце стало садиться за горизонт, цвет воды принял нежно-зелёный оттенок. По воде потянулась малиновая дорожка заката, играющая
зыбкой волны. На поверхности воды иногда всплывали, словно провожая нас, нерпы. Играл пируэтами лосось, и над самой водой проносились стайки морских птиц.
В "ворота" Авачинской бухты наша шхуна зашла в густых сумерках. Пока плыли до пристани, совсем стемнело. Петропавловск-Камчатский встретил нас мерцанием тысяч огней засыпающего города.